В.Н. Нечаев "Вид из дома нашего на улицу Арбат". 1830-1840 гг. Бумага, акварель.
Когда художники прошлого хотели передать все обаяние и теплоту московского пейзажа, их взоры нередко обращались к тому уголку Арбата, который сегодня можно назвать, пожалуй, одним из наименее привлекательных…
Многим, безусловно, знакома картина М. Гермашева «Улица Арбат», написанная в начале XX века. Погруженная в зимние сумерки, едва освещенная газовыми и электрическими фонарями улица, неторопливые поздние экипажи. В центральной части полотна, как раз там, где Арбат делает небольшой изгиб, по соседству с шестиколонным особняком в стиле empire изображена красивая шатровая колокольня. Древняя, сохранившаяся от тех времен, когда ниқому не приходило в голову называть Арбат Старым. Чуть дальше высится громада многоэтажного жилого дома. Примета иной эпохи. Это о таких городских контрастах писал Андрей Белый: «…только-только отстроенный дом – декадентский, неравноплечий, нарочито с нахальством присевший одной стороною и взвинченно вздернутый самовольную башней – обращенный кощунственно к церкви». Слишком, конечно, строгой кажется нам сегодня подобная оценка: останься улица такой – она была бы прекрасна…
Гермашев Н.Н. "Улица Арбат". 1913-1916 гг.
А вот другой пейзаж. А. Средин, «Старая Москва», 1910-е годы. На переднем плане – все та же колокольня, изображенная, впрочем, несколько новаторски: широкими мазками и как бы сверху (из окна соседнего дома) и, кроме того, лишь в три четверти высоты. В необычном взгляде, в необычной композиции – вновь очарование вечно меняющегося, но остающегося самим собой города.
Жаль, что люди наших дней уже не могут увидеть одну из старейших улиц Москвы такой, какой ее знали и любили прежние москвичи. Нет сегодня ни названной колокольни, ни храма, что стоял рядом. А ведь без него просто невозможно было представить себе Арбат.
Без него – без Николы Явленного…
***
Точная дата возникновения церкви «Святителя и Чудотворца Николая, именуемого Явленным» неизвестна. История не донесла до нас ни имен людей, "возымевших благую мысль положить первые камни в основание храма», ни сведений об обстоятельствах строительства. Уже в 1720-х годах в бумагах Синода об этой московской церкви значилось: «…построена изстари, а в котором году и кем и к коликим дворам и по чьему благословению, того в поданных от старосты сказках не написано».
Некоторые историки прошлого столетия были убеждены, что она появилась никак не позднее времен Ивана Грозного. Профессор С.П. Шевырев, например, посетив в 1850 году Александров (некогда столица опричнины), писал: «…после литургии осмотрел я соборную церковь. Она об одной главе. Наружною архитектурою напомнила она мне бывшую (то есть до перестройки – примечание автора) церковь Николы Явленнаго на Арбате, несомненно строенную при Иоанне Грозном…»
Составитель же описания Николо-Угрешского монастыря, упоминая Николоявленский храм, идет еще дальше: «Иоанн Грозный, учредив опричнину и переехав на Арбат, построил там себе дворец, подле самаго храма Св. Николая, слывущаго Никола Явленный, избрав его приходским своего двора. На том самом месте, где стоял Арбатский дворец, временно занимаемый Грозным, находится теперь дом князя Михаила Андреевича Оболенского, начальствующаго над Московским Государственным Архивом Министерства Иностранных дел. Существуют еще знаки бывшаго фундамента, которые выдаются во двор, ибо он занимал пространство для большаго здания. В его время в храме имелось придельное предхрамие в первобытном виде, еще недавно сохранявшее свои огивы или стрельные своды, окна и другия углубления с мавританскою перемычкой».
Жаль, что это указание не согласуется с известиями летописей о дворце (он стоял все же на Воздвиженке, в Белом городе, но вот действительная близость того места, где находился Никола Явленный, к московской «Иоанновой слободе» давала повод к догадкам, что храм мог быть «свидетелем иноческой набожности Грозного Царя».
Церковь Николы Явленного на Арбате. На первом плане - бывший особняк Арсеньевых-Оболенских (Арбат, 14). Фото Лебедева середины 1920-х годов. Из собрания ГНИМА им. А.В. Щусева.
Наиболее вероятным временем постройки церкви принято считать уже эпоху Бориса Годунова, когда русское зодчество накануне польско-шведской интервенции переживало очередной подъем. Один из современников (архиепископ Арсений Елассонский), отмечавший в своих записках обширную строительную деятельность царя Бориса, говорил, в частности, что государь «воздвиг с основания большой храм Николая Чудотворца в Москве на Арбате…» Арсений, правда, не уточняет, был ли он каменный или деревянный (самое раннее указание на то, что церковь каменная, относится уже к 1657 году. Но вопрос разрешает сам облик церкви, сохранявшейся вплоть до середины 1840-х годов.
Судя по ее литографическому изображению, дошедшему до наших дней (опубликовано в альбоме А. Мартынова и И. Снегирева «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества»), это был типичный посадский храм, имевший много общего со старым собором Донского монастыря, построенным в 1593 году. Оба сооружения являлись образцами годуновского стиля, положившего начало распространению (уже в XVII веке) так называемых «огненных церквей». В их числе были, например, Казанский собор на Красной площади (1625 – середина 1630-х годов), церковь Покрова в Рубцове (1626 год) и др. Над традиционным четвериком возвышалась пирамида кокошников, завершавшаяся в свою очередь одной луковичной (а первоначально – шлемовидной) главой. Стены четверика символизировали народы, живущие по четырем странам света, горка кокошников воплощала бесчисленные небесные силы («силы небесные суть пламень огненный»), а глава уподоблялась самому Христу (он как бы «сидел на херувимах», составлявших «небесный престол»).
Следующее по времени (после записок Арсения) свидетельство о храме относится к 1625 году, когда патриарх Филарет Никитич начал собирать в свой казенный приказ доходы с патриарших вотчин и пошлины с церквей. В книгах приказа, в частности, говорится: «Церковь великаго чудотворца Николы, что за Арбатскими вороты, что в Стрелецкой слободе: по окладу дани за сей 133 (1625) год рубль восемь алтын две деньги».
Надо сказать, что такое обозначение топографии храма очень красноречиво. Каждая из многочисленных стрелецких слобод, раскинувшихся под стенами Китай-города и Белого города еще во второй половине XVI века, имела свою приходскую церковь и съезжую избу (в ней хранились знамена, велось делопроизводство). Церковь и изба, вместе взятые, представляли собой своеобразный религиозный и административный центр поселения. Достоверно известно, что съезжая изба Арбатской слободы находилась как раз «подле монастыря ц. Николая Чуд. Явленнаго», иначе говоря – на территории соседнего двора. Следовательно, храм этот и являлся основным в данной части города.
Здесь опять уместно вспомнить опричный дворец Грозного. Точнее – то колоритное описание его развалин, которое приведено в начале нашего рассказа. Дело в том, что действительно существовавшие в XIX веке «знаки бывшаго фундамента» некоего древнего «большого здания», по-видимому, не что иное, как остатки той самой стрелецкой съезжей избы. Здание было еще цело в XVIII веке, и мы обещаем рассказать о нем отдельно, ведь благодаря ему в историю Николы Явленного вошло имя одного из самых прославленных сынов России…
***
В первое время своего существования храм, вероятно, имел только один престол – Никольский. Но уже к 1630-м годам при нем появляется придел Преподобного Михаила Малеина (память этого святого русская церковь празднует 12 июля). В расходных книгах патриаршего казенного приказа за 7142 (1634) год говорится: «От церкви Николы чудотворца Явленного попу Феодору на собор гривна; приходил к государю патриарху от праздника от Михаила Малеина из придела с святою водою». О приделе этом, кроме данного краткого упоминания, ничего неизвестно, но, как предполагают, устроен он был не без участия «благочестивого царя» Михаила Федоровича, почитавшего названного святого как своего ангела.
Знаком большого расположения царя Михаила (а также его ближайшего окружения) к описываемой арбатской церкви был и находившийся в ней полиелейный колокол с памятной надписью: «Божиею милостию Великий Государь, царь и Великий князь Михаил Федорович всея Руси Самодержец и Его царица и Великая княгиня Евдокия Лукьяновна и их Государския дети <…> сей колокол велели дать к церкви Николы Чудотворца Явленского, что за Арбатскими вороты лета 7146 (1638) года». (Любопытно, что царский колокол этот по крайней мере до конца XIX столетия сохранял «свой чистый, приятный и довольно верный тон, соответствовавший ноте соль, чем невольно останавливал на себе внимание любителей и знатоков интонации и мелодичности колоколов».)
Когда в 1634 году в церкви случился пожар, то обновление ее происходило под личным наблюдением родственника государя окольничего Василия Ивановича Стрешнева. Так, приказал он «поделать и призолотить» «оклад горелой и венец и цату Николы Чудотворца Явлинского». Дело это было поручено «серебреному мастеру Ивану Попову с товарыщи».
Как известно, первые Романовы особенно заботились о святынях (церквах, монастырях), так или иначе связанных с освободительной эпопеей 1612-го и последующих годов, в результате которой они были возведены на всероссийский престол. Не раз оказывался в центре событий и наш храм. 21 августа 1612 года возле Арбатских ворот (а Никола Явленный стоял в 150 саженях от них) русским воинством была одержана одна из блестящих побед. В этот день нижегородская рать под началом князя Пожарского наголову разбила отряд гетмана Хоткевича, который стремился провезти засевшим в Кремле полякам огромный обоз.
Рисунок церкви Николы Явленного (до реконструкции) из альбома А.А. Мартынова и И.М. Снегирева "Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества". 1847-1851 годы.
Позже, уже в 1619 году, на том же месте потерпел поражение гетман Сагайдачный, посланный польско-литовским королем Владиславом, титуловавшим себя московским царем. Произошло это 1 октября, в самый день Покрова, и, как повествует летописец, «…едва Бог сохранил царствующий град Москву», защитники ворот «помощию... Пречистыя Богородицы славнаго Ея Покрова, тех литовских людей у них побиша».
Рисунок колокольни церкви Николы Явленного из альбома А.А. Мартынова и И.М. Снегирева "Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества". 1847-1851 годы.
Очевидно, именно в воспоминание об этом сражении к храму был пристроен второй придел – Покровский. Самое же раннее сообщение о нем относится к 1668 году: «…по случаю пожара в Покровском соборе было крестное хождение к церкви Покрова Богородицы, новоустроенной по государьскому изволению за Белым городом у церкви Великого Святителя Николая Чудотворца, именуемого Явленного; ходил Павел, митрополит Сарский».
С крестным ходом посетил однажды церковь и Адриан, последний перед 200-летним синодальным периодом патриарх всея Руси. 31 января 1696 года он прибыл на погребение тела николоявленского прихожанина, окольничего Ивана Ивановича Чаадаева.
***
Окруженная обширным погостом, церковь Николы Явленного располагалась немного в стороне от улицы. Зато уж ее отдельно стоящая колокольня не просто выходила на Арбат, но высилась на самой его излучине. Ростом в 14 сажен, она была видна не только от Арбатских ворот, но и со стороны Земляного вала. Интересно, что важнейшим градостроительным ориентиром колокольня оставалась вплоть до ХХ века – тогда по соседству появились здания значительно большей высоты.
Любители старины не раз отмечали поразительное, просто до мельчайших деталей, сходство колоколен Николоявленского храма и церкви Рождества Богородицы в Бутырках. На последней имелась надпись с указанием точной даты строительства – 1682 год. Обстоятельство это как-то само собой решает вопрос и о времени появления арбатской колокольни – это, безусловно, вторая половина XVII столетия. (Ранее же, значит, существовала другая, возможно – деревянная.)
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Бутырках. Фотография 1909-1912 гг.
Если говорить об ее облике, нужно отметить, что это был прекрасный образец архитектуры названного периода. Над двухъярусным четвериком располагался ажурный восьмерик звона, увенчанный стройным шатром с несколькими рядами слухов – окошечек «в виде теремков». Множество колончатых наличников с килевидными кокошниками, разноцветные изразцы делали колокольню необычайно нарядной и радостной для глаз.
Не удивительно, что она, заметная к тому же чуть ли не за версту, так часто (уже в XIX – начале XX века) привлекала внимание живописцев и фотографов. Поистине это был символ Старого Арбата! Но любовались не только видом колокольни, но и голосом.
Исключительной красотой отличалось звучание ее колоколов. Кроме подаренного царем Михаилом, о котором мы успели рассказать, было еще несколько колоколов. Самый большой из них весил свыше 212 пудов (отлит он был на заводе московского купца Тюленева в 1751 году). В 1727 году Московская духовная дикастерия «для лучшаго соблюдения правил о благовесте к церковному служению» постановила: «За дальностию соборного благовеста слушать церквам благовест знаменитых церквей». В Пречистенском сороке таких «эталонов» оказалось четыре. Тремя из них были названы монастыри – Воздвиженский, Алексеевский, Зачатьевский. Четвертым – приходская церковь, а именно Никола Явленный.
Немало, как мы видели, громких имен и событий собрано было в истории церкви уже в XVI–XVII веках. Но и два следующих столетия в ее летописи также достойны внимания.
Здесь прежде всего надобно вспомнить вновь о… стрелецкой съезжей избе. После восстания московских стрельцов 1698 года полки их были расформированы, а сами бунтовщики с семьями высланы из города. Опустевшие земли передавались дьякам, подьячим, ремесленникам, военным. Так, стрелецкая съезжая изба вместе с прилегающим участком попала сначала в руки генерал-майора Ивана Ивановича Чемберса. В 1702 году Чемберс продал «данный двор, белое место, за Смоленскими воротами, за Земляным городом, на Большой Смоленской улице, подле монастыря ц. Николая Чуд. Явленнаго, что была стрелецкая съезжая изба Афанасьевского полку Чубарова за 1400 р. <…> дьяку Федосею Семенову сыну Манукову…» (по имени последнего соседний переулок, Серебряный, получил свое второе название – Мануковский). На дочери Манукова, Авдотье Федосеевне, впоследствии женился поручик лейб-гвардии Преображенского полка Василий Иванович Суворов.
И хотя прямых указаний источников пока не найдено, исследователи почти не сомневаются в том, что именно здесь, в этой усадьбе, испокон веку числившейся в приходе Николы Явленного, в 1730 году родился и провел детские годы великий русский полководец Александр Васильевич Суворов. А сам храм – не он ли есть место его крещения?! Бесспорно во всяком случае, что видел он Суворова под своими сводами не однажды…
***
Поистине сакраментальным смыслом было полно всякое упоминание о Николоявленском храме для императрицы Елизаветы Петровны.
Осень 1742 года. Отшумели в Москве первые коронационные торжества. «…24 сентября, пополудни, в седьмом часу изволила быть (государыня – примечание автора) в той… церкви и спрашивала» священника Ивана Гаврилова о некоем Василии Власове, «купецком человеке», несчастном, четверть века бывшем «в расслаблении» и «не говорившем»: «Он жив ли?» А священник объявил, что он умер в 1728 году, ноября в 7 число, и Ея Императорское Величество изволила спросить, где купец потребен, и он, священник, показал место, где погребен. <…> Ея Величество изволила говорить, что чего оное место не огорожено и знаку не положено, и изволила возвратиться обратно в путь свой…» Настоятель же тотчас «круг онаго места» устроил ограду.
Впоследствии Елизавета еще не раз приезжала сюда служить панихиды по этому купцу и даже установила на его могиле, возле южной стены храма, памятник в виде плоского камня. Кем же был для нее сей загадочный человек? Согласно местному преданию, Василий Власов жил на колокольне и обладал даром предвидения. Елизавете Петровне, бывшей еще великою княжною, предсказал он вступление на отцовский императорский престол. В 1760–1761 годах, в самом конце ее царствования, надгробие Василия Власова оказалось внутри вновь устроенного (третьего по счету) придела – во славу Ахтырской иконы Божией Матери. И хотя основные средства на его возведение дала «вдовствующая капитанша Екатерина Васильевна Дурново», Елизавета и здесь внесла свою лепту: пожертвовала престольный образ Богоматери. Икону украшала вызолоченная серебряная риза и бриллианты; в нижней части был изображен двуглавый орел – знак царского вклада.
А многие ли знают, сколь глубокое символическое значение имела для дочери Петра I чудотворная Ахтырская икона? Остановимся на этом чуть подробнее.
Ахтырская икона Божией Матери. Предположительно - из церкви Николы Явленного на Арбате. Воспроизведена в книге "Богоматерь. Полное иллюстрированное описание ее земной жизни", изданной в 1909 году.
Обретение ее состоялось в 1739 году в городе Ахтырке (под Харьковом) близ церкви Покрова. После многочисленных «явлений чудесной силы» и трех строгих синодальных расследований было предписано «святую оную икону почитать за чудотворную». «Благочестивая Императрица Елизавета Петровна, радуясь милости Божией, явившейся над ея империею в ея время, положила в душе своей воздвигнуть достойный храм на самом месте явления» образа. По ее повелению от 26 апреля 1753 года граф Растрелли «сочинил» план Покровского собора с Ахтырским приделом. Строительство храма завершилось в 1768 году.
Ахтырский же придел на Арбате появился, как мы видели, на семь лет раньше, а значит, именно он может считаться едва ли не первым в России. И возведение его при Николоявленской церкви, рядом с надгробием Василия Власова, конечно, не было случайным. Он задумывался как своеобразный елизаветинский мемориал.
Перенесемся теперь в грозный 1812 год. 2 сентября. Наполеон, подойдя к Дорогомиловской заставе, не теряет еще надежды увидеть депутацию «бояр» с ключами от «священного города народов Александра». А «великая армия» уже растеклась по безлюдным улицам Москвы. Под звуки военных маршей она приближается к Кремлю.
Вот как рисует этот момент Лев Толстой в романе Война и мир»: «В четвертом часу войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата близ Николы Явленного Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin». Выслушав, наконец, доклад о том, что «ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада», Мюрат приказал обстрелять их. Артиллерия на рысях выехала из-за колонны… и поехала по Арбату…»
На следующий день этой же дорогой направляется в Кремль так и не дождавшийся церемонии сдачи Бонапарт. На его пути намеревается встать другой герой повествования – Пьер Безухов, решивший убить Наполеона и тем «прекратить несчастье всей Европы». Спрятав под широким мужицким кафтаном тупой зазубренный кинжал, купленный у Сухаревой башни, в надвинутой на глаза шапке, выходит он из дома. «Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении давно определил место, на котором должно быть совершено это дело».
Что же повлияло на выбор автором романа места, где «I'Russe Besuhof» должен был положить предел власти «зверя»? Прямого ответа на этот вопрос Толстой не дает. Вполне возможно, Никола Явленный упоминается просто потому, что храм стоял на Арбате, по которому Наполеон действительно проезжал. Однако заметим, как поразительно верно найдена сама нота: ведь церковь Николы Явленного не раз видела у своих стен бесславный конец иноземных завоевателей (вспомним XVII век). А если к тому же выясняется, что здесь могла стоять крестильная купель великого Суворова, не однажды, кстати, бившего французские войска…
Позволим себе сделать теперь одно предположение, которое, на наш взгляд, не лишено оснований.
Как удалось установить, в 1861 году, т.е. в период, непосредственно предшествовавший написанию романа «Война и мир», здесь, рядом с Николоявленским храмом, в доме священника жил выдающийся историк и археограф, издатель знаменитого «Русского архива» Петр Иванович Бартенев. Известно, что именно ему Толстой предложил быть редактором и историческим консультантом в работе над эпопеей. Ведь Бартенев особо выделял 1812 год, «значение которого, по его словам, останется в веках» не только в отечественной, но и во всемирной истории. Не раз, видимо, размышлял Петр Иванович об этой дате, глядя из окон своей квартиры на древнюю арбатскую церковь. И не он ли поведал писателю, сколь славен в русской истории сей храм?
Впрочем, то, что мы сказали выше о церкви в связи с пребыванием французов в Москве, относится все же к области художественного вымысла. А что сообщают подлинные исторические документы?
Они лишены патетики «Войны и мира», но видно, что лихая та година не обошла стороной и Николу Явленного. «После погрома дванадесяти язык» он «представлял самую печальную картину разрушения и опустошения». Вот, к примеру, строки из «Ведомости о церквах Пречистенского и Замоскворецкого Сороков» (составлена по линии Синода в 1813 году): «Николоявленская с приделами Покрова Богородицы и Ахтырския Божия Матери, на оной церкве стропилы под железною кровлею сгорели. Иконостасы все целы, оклады с икон и все наружное серебро пограблено, также некоторые иконы истреблены, престолы в приделах опровергнуты, а в настоящей целы <…> священно- и церковнослужительския собственныя домы сгорели: тридцать восемь дворов (приходских – примечание автора) сгорели. <…> Церковная сумма вся расхищена». Хранившиеся в церковной библиотеке приходно-расходные книги за 1812–1822 годы добавляют также, что изуродованы были потолок, пол, окна, рамы, церковные двери. Часть имущества ризницы «неким чудом» уцелела: се успели заблаговременно укрыть в земле под амвоном, «на котором день и ночь горел неугасаемый огонь, употреблявшийся неприятелем для приготовления пищи».
А вот еще одно свидетельство. Опубликованное уже в 1871 году в «Московских епархиальных ведомостях», выглядит оно немного наивным и, признаться, малоправдоподобным. «В церкви жили неприятельские солдаты... церковные иконы... жгли для приготовления себе кушанья. Они намеревались было сжечь и храмовую древнюю икону Святителя Николая; вынули уже ее из иконостаса и поставили против разложенного огня, но приходский диакон, заметив это, отправился к квартировавшему в доме князя Сибирского французскому начальнику, который приказал выгнать солдат из церкви, а диакон икону поставил на свое место и запер церковь».
Колокольня церкви Николы Явленного. Фото из архива гражданского инженера М.В. Красовского. 1907 год. ГНИМА им. А.В. Щусева. Коллекция "Уникальное фото".
Возрожден храм был относительно быстро (по нашим, во всяком случае, понятиям), чему в немалой степени способствовала «редкая щедрость прихожан», жертвовавших большие суммы на его ремонт. Уже в декабре 1812 года возобновилось богослужение в Покровском приделе, а спустя четыре года – и в главной церкви. Однако в иконостасах еще долго оставались пустые места, заделанные «за отсутствием икон» простыми досками.
***
Послепожарная застройка Москвы, как мы знаем, существенно отличалась от довоенной. Иными стали не только фасады зданий. Специально созданная «Комиссия для строений» совместно с архитектором В.И. Гесте разработала целый ряд градостроительных композиционно-планировочных изменений. Новым планом регулирования столицы было предусмотрено, в частности, спрямление Серебряного переулка. Первоначально переулок представлял собою ломаную линию, так как должен был огибать погост церкви Николы Явленного. Теперь же он прошел возле самой западной стены храма.
Некогда единое церковное владение оказалось разделенным переулком на две неравные части. Не знаем, насколько это было удобно причту, но вот архитектурная композиция, кажется, существенно выиграла. Здесь был применен оригинальный планировочный прием: напротив паперти (несколько выдававшейся за новую красную линию), по другую сторону проезда, устроили широкую полукруглую площадку «для помещения экипажей». По изогнутой линии этого своеобразного курдонера разместились красивые, в духе эпохи, каменные и деревянные дома (ампирные, как принято говорить). Площадка, несомненно, улучшила обзор церкви с западной стороны. Если прежде с этой точки Никола Явленный, заслоненный глухой, «с башенками», оградой, напоминал монастырь (сравнение это принадлежит знаменитому П.И. Страхову, видевшему храм в детстве), то теперь он даже как бы вторгался во внешнюю городскую среду.
Но, как это часто бывает с древними сооружениями, вдруг очутившимися в помолодевшем городе с его непривычными формами и все укрупняющимся масштабом застройки, в облике Николы Явленного сквозило теперь и что-то немного грустное. Казалось, он навсегда утрачивал репутацию «большого храма на Арбате».
Середина столетия стала временем его второго рождения…
Уже первые послепожарные десятилетия показали, что Николоявленский храм не сможет далее оставаться таким, каким он был 100 и 200 лет назад. Церковь сделалась тесной для значительно разросшегося прихода (после 1812 года к ней была приписана часть дворов полностью разрушенного соседнего храма Николы на Песках), а тем более для всех желающих поклониться ее чудотворным святыням.
Поэтому в середине 1830-х годов было решено пристроить к древней, «настоящей церкви» просторную трапезную с двумя приделами. На первоначальном проекте, датированном 1836 годом, она предстает как самостоятельное здание с широким низким барабаном, увенчанным куполом. Однако позднее от купольного варианта отказались, заменив его более соответствующим характеру трапезной, являющейся все же подчиненным элементом композиции храма. Строительство трапезной в основном завершилось в 1837 году. Справа, на южной стороне, традиционно разместился придел во имя Ахтырской иконы Божией Матери, слева – вновь устроенный придел в честь Святителя и Чудотворца Митрофана, епископа Воронежского, освященный в ноябре 1841 года.
Но, как выяснилось позднее, появление трапезной (хотя и достаточно обширной) проблемы не решило. С другой стороны, все больше и больше опасений вузывало физическое состояние старого храма. Пережив не одно «пожарное разорение» в XVII–XVIII столетиях, а также погром 1812 года, он обветшал и нуждался в серьезном ремонте. Однако многие (а среди них хватало именитых граждан, богатых купцов и священнослужителей) предлагали просто построить новую церковь на месте прежней. Представление о «благолепии» храма для большинства было все же неотделимо от его высоты, вместительности, монументальности (это вполне объяснимо в условиях тогдашнего национального подъема, когда строился храм Христа Спасителя и иначе стал восприниматься сам масштаб России) Кроме того, возможно, слишком причудливым казалось и сочетание древней церкви в «теремном» духе с трапезной в стиле классицизма.
Поэтому в июле 1844 года настоятель, староста и прихожане подали на имя митрополита Московского и Коломенского Высокопреосвященного Филарета прошение «о дозволении… на кошельковую и доброхотных дателей сумму, вместо ветхого и скудного для помещения существующаго... храма во имя Святителя Николая с приделом Покрова Пресвятыя Богородицы, воздвигнуть новый по прилагаемым плану и фасаду».
Митрополит Филарет (в миру Василий Михайлович Дроздов) был известен как большой ревнитель русской церковной старины. Очень неохотно соглашался он даже на незначительные переделки древних храмов. Когда, например, причт Казанского собора (что на Красной площади) обратился к нему с просьбой о «переоборудовании» ветхого придела Аверкия Иеропольского под ризницу (причем с разборкой алтарной части), он расценил это как намерение «стеснить» и «обезобразить» собор. И ответил наставлением: «А хорошо бы сделали, если бы древний придел привели в надлежащее убранство…»
В случае же с Николой Явленным митрополит предложил просителям прежде всего «тщательно обдумать, действительно ли нужно коснуться перестройки церкви довольно древней…»
Нельзя сказать, чтобы тогдашний николоявленский причт оказался на высоте понимания истинной архитектурной и художественной ценности своего храма. В Духовную консисторию был отослан следующий ответ: «…хотя настоящая наша церковь и кажется довольно древнею, впрочем, ни снаружи, ни внутри никакой древней достопримечательности не имеет, а притом с левой стороны пристроенный придел Покрова… не только не составляет благолепия, но и лишает онаго… Иконостас в храме хотя и древний, с живописью настоящего времени как самих икон, так и стенного письма…» Здесь же находим соображение, подтверждающее сказанное выше: «Великолепной трапезе, вновь выстроенной, ни наружностию, ни внутренностию настоящий храм совершенно не соответствует».
Впрочем, среди аргументов были и такие, которые, безусловно, можно признать вескими: «…железная связь под сводами давлением купола прервана и тем, по сказанию архитектора, угрожает опасностью. Церковь, при умножившемся числе прихожан, для помещения при богослужении весьма недостаточна». Эти доводы в конечном счете и решили исход дела…
Церковь Николы Явленного на Арбате. Общий вид. Фото из альбома Н.А. Найденова "Москва. Соборы, монастыри, церкви...". 1881 год.
В начале 1845 года в Синод и далее – в Главное управление путей сообщения и публичных зданий поступили чертежи новой церкви, выполненные и подписанные архитектором коллежским асессором Петром Тимофеевичем Завьяловым, который перед этим провел «освидетельствование» аварийного состояния храма, а также составил «Примерную смету на построение его вновь». Проект представлял здание, решенное в чисто европейских классицистических формах.
Однако такое сооружение вряд ли смогло бы соседствовать с шатровой колокольней XVII века, которую трогать не намеревались. Еще в 1841 году Синод издал указ, где, в частности, говорилось, что «государь император, обращая особенное внимание на благолепное строение церквей Первопрестольного града Москвы», не желает, чтобы «стиль древнего византийского зодчества» нарушался «как при создании церквей, так и при обновлении ныне существующих». Поэтому Департамент рассмотрения проектов и смет «признал необходимым переделать оный, дав фасаду лучший вид».
Во втором варианте Завьялов предложил компромиссное решение: оставив почти без изменения основную композицию храма (кубическое двусветное основание (четверик) с расположенным над ним цилиндрическим объемом), он заменил купол стилизованным под XVII век завершением – в виде луковичной главы, покоящейся на пирамиде килевидных кокошников. Стены четверика венчались ложными закомарами. Данный проект и был «высочайше утвержден» в августе 1845 года . Через год, 18 августа, церковь была заложена митрополитом Филаретом. Строительство продолжалось больше 10 лет. В октябре 1860 года ее освятили.
Новый храм был квадратным в плане, лишенным алтарных выступов, четырехстолпным. По главной оси располагался основной престол – во имя Св. Николая, справа – во славу Покрова Пресвятой Богородицы, слева – вновь устроенный (пятый по счету!) придел Равноапостольных Кирилла и Мефодия.
Говоря о перестройке Николы Явленного, нельзя не упомянуть другого московского архитектора – Николая Ильича Козловского. Он «сочинил» проект трехъярусного главного иконостаса, который был утвержден лично царем (!) 10 августа 1857 года. По словам очевидца, иконостас составлял «особенную восхитительную красоту главного храма», казался «как бы сплошной массой золота, по которой отчетливо вырезаны различные узоры». (И такое сравнение не кажется преувеличением. Ведь сумма, затраченная на него, огромна по тем временам: 15 тысяч рублей серебром; совсем не намного больше – 17462 рубля серебром – потребовалось на сооружение новой трапезной!)
Иконостас в церкви Николы Явленного на Арбате. Фотография 1910-1920-х гг. Из фототеки ГНИМА им. А.В. Щусева.
Обращаясь к истории знаменитого храма на Арбате, как не сказать хотя бы несколько слов о его благотворительных заведениях. Одним из старейших в Москве считался Николоявленский дом призрения для бедных. Богаделенная изба существовала при церкви еще в середине XVII века. Достоверно известно, что в правление Елизаветы Петровны она содержалась непосредственно за счет царского двора. В 1819 году два древних ее каменных корпуса, сильно обгоревших во время московского пожара, были разобраны. Спустя десять лет на углу Арбата и Серебряного переулка «иждивением» дочери титулярного советника А. Полтевой строится новый приют («на 12 человек женскаго пола»).
Но чем церковь особенно прославилась, приобрела «выдающуюся почетную известность», так это открытым при ней в 1865 году Братством Святителя Николая. Оно было учреждено в воспоминание о безвременно почившем цесаревиче Николае Александровиче (скончался 12 апреля 1865 года в возрасте 22 лет) для оказания всяческой помощи бедным священнослужителям Московской епархии (в частности, в деле воспитания их детей в духовных училищах). Наиболее деятельным организатором его являлся тайный советник, бывший воспитатель цесаревича и будущий обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев. С «живейшим сочувствием и одобрением» отнеслись к Братству многие члены императорской фамилии, жертвовавшие на него ежегодно значительные суммы. Вот так уже во второй половине XIX века Никола Явленный вновь стал одним из главных московских центров благотворительности, опекаемых царской семьей.
Данью вековой традиции, связывавшей дом Романовых с церковью на Арбате, можно назвать и сооружение рядом с ней к 300-летнему юбилею династии Приходского дома, тоже задуманного как благотворительный, религиозно-просветительский центр, и, по-видимому, штаб-квартира Братства Святителя Николая. Здесь решили разместить большую библиотеку, богадельню, училище, зал собраний, а также квартиры причетников.
Массивный, протяженный, четырехэтажный корпус был возведен в Серебряном переулке, как раз там, где в послепожарное время располагалась «площадка для экипажей», а позднее – так называемый «диаконский сад». Проект Приходского дома разработал архитектор Л.С. Теменский (Стеженский – ?). Для оформления фасада был избран популярный на рубеже веков псевдорусский (кирпичный) стиль, использовавший элементы декора XVI–XVII столетий. Помимо стилистической Теменский нашел и оригинальную композиционную связь здания с церковью (этих совершенно различных и по форме, и по величине объемов) Вестибюль главного входа был устроен точно по оси с расположенной напротив церковной папертью. По облику своему пристройка напоминала старомосковские крыльца и часовни: ее фасад украшали кокошники, колонки, киоты с образами Богоматери и Спаса Нерукотворного, а завершение было выполнено в виде шатра, увенчанного флюгером с родовым гербом Романовых. Ясно, что «часовне» отводилась роль некоего отблеска, продолжения темы Храма на другой стороне переулка. Мог ли знать ее создатель, что пройдет совсем немного времени и именно она превратится в зримую тень погибшей церкви…
Серебряный переулок, д. 18/1, с 2.Бывший приходской дом церкви Николы Явленного на Арбате. Фотография 1985-1990 года
Публикации последних лет доносят развернутую картину той вакханалии сносов памятников архитектуры, которая началась в Москве еще в 1920-х годах и приобрела чудовищный размах в дальнейшем. Полна драматизма история гибели таких шедевров, как церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду и Николая Чудотворца на Мясницкой улице, Красные ворота…
Храм Николы Явленного, что стоял на Арбате, относится к числу тех, которым по количеству произнесенных в их защиту слов «повезло», пожалуй, меньше других. Во всяком случае в архивах пока не удалось найти ни одного документа, убеждающего в обратном. И разгадка здесь, как нам кажется, заключается в следующем. Ознакомление с деятельностью органов охраны памятников первых лет советской власти – соответствующая комиссия Моссовета, музейный отдел Наркомпроса и т. д. – показывает, что круг курируемых ими объектов был очень узок. (Существовали списки памятников старины как по стране в целом, так и по городам; и без того сжатые до предела, подобные перечни постоянно сокращались.) Все это – бесценные в архитектурном отношении здания. Однако подлинное число таковых было неизмеримо больше. Почти не имели шансов попасть в охранные списки постройки, появившиеся в середине XIX века (не говоря о более поздних), особенно культовые. И совсем уж «отягчающим обстоятельством» считалась принадлежность сооружения к так называемому «русско-византийскому» стилю, который воспринимался как нарочито казенный и ассоциировался с «эпохой николаевской реакции». Взгляд этот, к несчастью, нередко разделяли крупные авторитеты в области истории искусства (И. Э. Грабарь, А. В. Щусев и др.).
Архитектурный образ Николоявленской церкви носил ярко выраженные черты «зодчества царей из дома Романовых» (или, говоря языком «прогрессивных» историков и искусствоведов, был мечен печатью «официальной народности»). Поэтому, когда пошла волна атеистических погромов, Никола Явленный стал верным кандидатом на снос. Жизнь показала, что не спасла памятник даже стоявшая рядом древняя шатровая колокольня. Она, кстати, и исчезла первой (сохранилась развертка правой стороны Арбата самого начала 1930-х годов, где храм еще стоит, а колокольни уже нет). Тут, видимо, сыграло роковую роль бытовавшее среди архитекторов старой России остроумное сравнение роскошного шатрового верха колоколен с царской шапкой «большого наряда».
До наших дней дошли фотографии, запечатлевшие процесс разборки. Все они датированы 1931 годом. (Тогда же взорвали и храм Христа Спасителя.) Обрушен (возможно, взрывом) шатер колокольни, сбита луковичная глава, вместо нее торчит арматурный прут, вдоль Арбата – неряшливый дощатый забор, повсюду груды мусора…
Но что это? Площадка с поруганной церковью ярко освещена выглянувшим из-за густых облаков солнцем. Сам Святитель Николай вызвал его своими молитвами. Дабы Светом Божественным обличить дела Тьмы!
И вот на месте храма пустырь…
Не заставили себя ждать, нашлись вскоре «зодчие», вдохновившиеся видом этого «чистого листа ватмана». Один за другим следовали эскизы новой застройки, уже подогнанные под концепцию Генерального плана реконструкции Москвы 1935 года. Этим планом было предусмотрено, в частности, значительное расширение Арбата (путем переноса красной линии правой стороны улицы на 7 м), а также Серебряного переулка. Таким образом, примерно половина участка церкви Николы Явленного (включая место, где стояла колокольня), должна была просто отойти под проезжую часть.
Оставшуюся же территорию сначала задумали включить в грандиозный комплекс жилых домов высшего начсостава НКВМ и РККА, который (в проекте) занимал все пространство между Арбатской площадью и Серебряным переулком. Уже к июлю 1934 года группа архитекторов руководимого Вихманом Военпроекта в составе С.Д. Левитана, М.М. Дзисько и других подготовила первый эскизный его вариант, который тогда же был рассмотрен в отделе проектирования Моссовета. Предметом особого обсуждения стал угол Арбата и Серебряного переулка. Здесь предполагалось поставить громоздкое 6-этажное здание с магазином внизу. В целом одобрив работу, Моссовет все же отметил, что группа немного «переборщила» (выражение самого Левитана) с указанным сектором комплекса, придав ему чрезмерную мрачность и тяжесть. Вот текст документа: «…слушали: рассмотрение проекта жилого дома КЭУ РККА по Арбату, 14; автор Левитан, Военпроект. Постановили: план застройки участка 1-й очереди утвердить. Внутреннюю планировку в основном принять. Предложить автору в 10-дневный срок дать новое оформление фасада (избежав имеющейся тяжести в представленном проекте типа универмага, а не жилого). Увязать оба фасада сооружения (по Арбату и Серебряному пер.)».
Неосуществленный проект реконструкции угла Арбата и Серебряного переулка. Фасад одного из домов комплекса высшего начсостава НКВМ и РККА. Военпроект. 1933-1935 годы.
Между тем не вызывает сомнений, что Военпроект хорошо понимал значение как самого участка, так и объема, который будет здесь находиться. В пояснительной записке к эскизу, в разделе «Архитектурное решение», значилось: «...являясь сооружением, заканчивающим комплекс квартала, дом начсостава должен рассматриваться как акцентирующий момент данного участка Арбата, а не самостоятельное угловое здание. Эта акцентировка достигается введением в композицию фасада темы сильных пилонов и как контраста с ними легкого витражного заполнения».
В конце концов коренная реконструкция Арбата была отложена на перспективу. Да так, к счастью, фактически и осталась на бумаге (включая описанный проект). Однако, как мы знаем, «свято место пусто не бывает». В 1936 году посреди бывшего церковного владения строится 4-этажная П-образная в плане общеобразовательная школа (авторы типового проекта – работники архитектурно-проектной мастерской №11 П. Горфайн и А. Каплун). Вокруг нее были устроены асфальтовые и гравийные дорожки, появились зеленые насаждения и ограда. На месте, где стояла церковь Николы Явленного, разметили спортивную площадку.
Но надо сказать, что «свету науки и комвоспитания» недолго суждено было сиять «на месте источника мракобесия». (Слова в кавычках взяты из печально знаменитого решения Моссовета конца 1920-х годов о расширении строительства школ. Набравшая силу уже в следующем десятилетии «школьная кампания» стоила Москве 23 православных храмов; среди них церковь Николы в Столпах XVII века, Рождества в Палашах XVII века и др.) Как-то сразу не задалась жизнь этой школы. Кто знает, может, оттого, что южная половина здания расположилась буквально на костях, на земле древнего приходского кладбища?
Церковь Николы Явленного на Арбате, вид со двора. Фотография 1900-1930 года.
Уже в самом конце 1930-х – начале 1940-х годов часть территории школы отошла к серьезному соседу – Центральному военному госпиталю, установившему по своей границе высокий глухой забор. Основные лечебные помещения находились на противоположной стороне Кривоникольского переулка. На бывшем же школьном дворе (а точнее – на усадьбах причта Николоявленской церкви) была устроена своеобразная хозяйственно-рекреационная зона госпиталя: здесь поставили будку проходной с комнатами для караула и разбили небольшой парк-садик для прогулок.
Позже в здании школы расположилось Главное управление народного образования Москвы. И можно догадаться, почему. Центральный военный госпиталь, пациентами которого всегда являлись отнюдь не рядовые солдаты, просто не стал долго терпеть у себя под боком шумное детское учреждение.
Несмотря на утраты, Арбат сегодня считается примером сохранившейся исторической застройки. И пусть до нас дошли почти одни только доходные дома конца XIX – начала ХХ века (а среди них много действительно прекрасных образцов), зато есть и «что-то неуловимое», напоминающее «о куда более давних временах (вроде самого слова «Арбат», звучного и почти таинственного…»).
Вид из окна дома в Серебряном переулке на Арбат и церковь Николы Явленного. Фотография В.Н. Домогацкого. 1920-1930 гг.
Между тем если всерьез, отбросив ложное благодушие, задуматься над судьбой этой старой московской улицы, то картина выглядит далеко не столь радужной. Более того, становится понятным, как рождаются порой полные горькой иронии эпитеты наподобие «офонаревшей Альте Руссише- штрассе».
Здесь мы сделаем небольшое отступление и приведем цитату, которая на первый взгляд не имеет отношения к теме разговора. Это отрывок из предисловия к опубликованному десять лет назад в Германии альбому «Разрушенные и оскверненные храмы»: «Пройдя проселками Средней России, начинаешь понимать, в чем ключ умиротворяющего русского пейзажа.
Он – в церквах. Взбежавшие на пригорки, взошедшие на холмы, царевнами белыми и красными вышедшие к широким рекам, колокольнями стройными, точеными, резными поднявшиеся над соломенной и тёсовой повседневностью – они издалека-издалека кивают друг другу, они из сел разобщенных, друг другу невидимых, поднимаются к единому Небу.
…В эти камни, в колоколенки эти наши предки вложили все свое лучшее, все свое понимание жизни…»
Эти слова могут быть отнесены и к храмам Первопрестольной, которая, как никакой другой город, была хороша именно своим «русским пейзажем». Многочисленность и разнообразие московских церквей рождали представление о некоем «Небесном Граде». А град-то ведь состоит из улиц…
Вот и Арбат. Вблизи него в прошлом насчитывалось около десятка больших и малых церквей. Таких же, что выходили непосредственно на улицу, было всего три. По старым изображениям видно, как они буквально господствовали в силуэте, занимали наиболее важные в градостроительном отношении места. У Земляного вала находился храм Живоначальной Троицы (построен в 1739–1750 годах); излучину Арбата отмечала колокольня Николы Явленного. Своего рода соединительным звеном между двумя этими вертикалями была большая церковь Св. Николая в Плотниках (возведена в 1677 году, трапезная и колокольня – 1852 года).
Церкви являлись не просто архитектурными доминантами Арбата. В кипучей его торговой, ремесленной и прочей будничности заметней и звучней других всегда была одна – христианская – тема.
Увы, все три храма давно снесены. Только «поленовский» Спас на Песках (построен около 1711 года), стоящий уже в стороне, в глубине переулка, словно незадутая лампадка напоминает о здешней церковной старине.
Хотя, как мы уже говорили, социалистическая реконструкция улицы так и не была проведена до конца, но «мастера советской архитектуры» все же неплохо потрудились над тем, чтобы вытравить истинный дух Арбата навсегда. На месте Троицкой церкви теперь одно из крыльев высотки МИДа; прочно «село» на участок древней Николоплотниковской другое грузное (6-этажное) здание (Арбат, № 45).
А что же изменилось на углу Арбата и Серебряного переулка с тех пор, как там на месте красавца Никола Явленного была устроена площадка для игры в мяч?
Одной из достопримечательностей модной пешеходной улицы прослыла так называемая «Стена мира» – протяженное панно из нанесенных на кафель детских рисунков. После ознакомления с этой оригинальной галереей портретов Тома и Джерри, Леннона и Цоя прохожие редко останавливают взгляд на расположенной по соседству другой невысокой стенке. Заключенная между двумя магазинчиками, она служит оградой общего их хозяйственного двора. Со стены сбита почти вся штукатурка, из-за чего со стороны она выглядит какой-то ободранной. (Впрочем, в погожие дни, когда здесь плотно развешан «сюр» и «эротика» доморощенных арбатских «монмартрщиков», картина не столь неряшлива.) Подойдя поближе, можно рассмотреть необычную кладку: аккуратные ряды большемерного кирпича чередуются с наспех уложенным более мелким; живописные дыры, сколы, а снизу вмуровано несколько белокаменных блоков. Только теперь становится ясно, что это, по-видимому, экспонируются остатки какого-то древнего сооружения.
Если свернуть в переулок, сразу бросится в глаза массивное «псевдорусское» здание с напоминающей часовню пристройкой (стенные киоты на ней тщательно замазаны краской).
Между домом с «часовней», магазином и стенкой-руиной нет вроде бы глубокой связи: просто соседи не улице, по переулку. Вот только все они как-то почтительно (а вовсе не вплотную) обступили обширный, слегка приподнятый над тротуаром пустырь и словно тянутся к нему.
Именно таким пустырем был тот угол Красной площади, где некогда стоял Казанский собор. Сегодня храм возрожден. Так пусть же и на Арбат вернется подлинная его красота и душа. Его Никола Явленный.
Сергей Смирнов