Вид Петровского дворца в Москве. Литография Э. Остейна и Ж.-В. Адама. 1840-е гг.
Мое раннее знакомство с Петровским парком побудило меня взяться за перо и вспомнить то яркое, что остается нам на долгие годы от детства и юности. Сложилось так, что до семнадцати лет я рос в той загородной местности тогдашней Москвы, где расположился известный Петровский парк с его не менее известными цыганами. Их появление в парке и окрестностях объясняется прежде всего тем, что еще в XIX веке здесь были созданы разнообразные трактирные и ресторанные заведения. Они и стали местом работы многих кочевых и полукочевых таборных цыган. Автор не застал расцвета одного из любимых в то время загородных мест отдыха москвичей. Но свидетелем его увядания он поневоле сделался, и ему есть чем поделиться с читателем.
Старинный парк
В Москве не много найдется парков, равных Петровскому. Он появился еще в пушкинские времена, в 1829 году (его план был утвержден императором Николаем I). Парк вырос на месте большой вековой рощи, простиравшейся когда-то вдоль Петербургского тракта. Роща начиналась у ресторана "Яр" (нынешнего цыганского театра "Ромэн") и уходила далеко на север, чуть ли не до теперешней станции метро "Сокол".
Загородный парк, центром которого стал Петровский дворец, быстро приобрел известность. Состоятельных людей притягивали сюда прежде всего рестораны. В парке можно было увидеть роскошные кареты, запряженные рысаками. Они катили, шурша мягкими шинами, по липовым аллеям. Сидя в легких двухколесных тележках, знаменитые жокеи прокатывали своих породистых лошадей. Чувствовалось присутствие расположенного невдалеке московского ипподрома.
Неспешно прогуливались дамы и господа. К вечеру собирались чиновники, дельцы и купцы. Появлялись и рабочие. Молодежь каталась на лодках по Башиловским прудам. Цыгане водили на цепи медведей. Играл полковой оркестр. Вечером зажигались огни, и допоздна, а порою и всю ночь напролет кипела бурная жизнь ресторанов.
Иногда ночные бдения заканчивались плачевно. После пирушек и попоек в парке то там, то здесь можно было увидеть обобранных постоянно бродящим в окрестностях темным людом жриц любви. Старожилы помнят, что был такой добряк, который регулярно на рассвете нанимал многоместную карету типа ландо, ехал в парк и там вместе с извозчиком подбирал полупьяных полуодетых женщин, с тем чтобы развезти их по домам. Перегруженная карета с шумом неслась по сонным улицам Москвы. И в это время предпринимались отчаянные попытки добиться от пассажирок связной информации относительно их местожительства. Доставив последнюю женщину домой, наш герой с чувством исполненного долга возвращался к себе. Кстати, на данном поприще он снискал большое уважение своих сослуживцев и приятелей…
С парком соседствует печально известное Ходынское поле, где в день коронации Николая II было задавлено и затоптано 1389 человек.
Петровский парк и его окрестности на плане города Москвы 1881 года.
Памятным событием, связанным с этими местами, стали взрывы в 1920 году на оружейных складах, находившихся между Ходынкой и Петровским парком. Они продолжались в течение часа. В воздух летели осколки снарядов и доски от ящиков. Большая часть их оседала в районе Петровского парка. Всюду стояла гарь, всюду паника. Нас, детей, живших в Зыкове, бабушка, помню, увела туда, где ныне Тимирязевский лес.
В годы разрухи, в 20-х годах, парк был крайне неспокойным местом: здесь орудовали многочисленные шайки. Однажды поздно вечером через парк возвращались домой В.И. Ленин с Н.К. Крупской. На их автомобиль было совершено нападение (как потом выяснилось, с целью грабежа). Когда бандиты остановили машину, вышедший навстречу личный шофер Ленина объяснил им, кто едет в машине. Грабители приблизились к Ленину, но потом все же отступили…
В России есть несколько мест, которые связаны с историей русской авиации. И самое главное из них – Ходынское поле, где размещалась московская школа летчиков. Отсюда, с Ходынки, на заре авиации взмывали на самолетах-"этажерках" пилоты. На головах у них были большущие кожаные пробковые шлемы, поверх которых надевались летные очки. Из-за высокого шлема голова летчика-наблюдателя казалась необычайно большой. И вот такое странное существо в очках при снижении выглядывало из открытой кабины и рассматривало прохожих…
Соседство со школой летчиков оставило и печальные воспоминания. Территория, прилетающая к Петровскому парку, и сам парк оказались свидетелями частых авиакатастроф, что объяснялось и несовершенством авиационной техники, и неумением владеть ею. Гибли летчики, подвергались опасности находящиеся на земле.
Петровский парк и его окрестности на карте издания Суворина 1915 года.
Мы, мальчишки-подростки, прибегали к месту, где лежали обломки упавшего самолета, первыми. Между прочим, найти это место среди густых деревьев было не так легко. Мы узнавали его по специфическому запаху разлившегося из баков касторового масла или бензина. Вспоминаются случаи, когда приходилось помогать раненым выкарабкиваться из-под обломков. А однажды мы вытащили мертвого пилота.
Описываемая местность сильно пострадала в 1812 году от расквартированной здесь гвардейской части наполеоновских войск. Вся территория за Петровским дворцом была изрыта землянками французских солдат. На дрова вырубали множество деревьев с крепкими стволами. Но постепенно все же роща восстановилась. В прогалинах посадили молодые деревья, преимущественно лиственной породы, часть которых дожила до наших дней. Во время Великой Отечественной войны парк снова подвергся частичной вырубке, особенно между Нарышкинской и Летней аллеями. На образовавшейся площадке разместилась база, предназначенная для громоздких привязных заградительных аэростатов.
Москва. Петровский парк и Петровский дворец. Почтовая карточка издательства П. Фон-Гингерсона. 1900-1917 гг.
B наше время Петровский парк потеснили жилые дома, в частности со стороны Масловской улицы. Собственно говоря, в масштабах, определенных указом императора Николая I, парк сейчас не существует. Да и окружающие его территории, именовавшиеся Зыковом. Частиковом, Масловкой, Кочновкой, давно застроены и потеряли свои прежние названия. И все же вдоль Ленинградского шоссе, от Башиловки до станции метро "Динамо", и на местности, простирающейся от Петровского дворца до Верхней Масловской улицы, поредевший парк уцелел.
Однако, увы, сказать, что все его несчастья позади, никак нельзя. Угроза уничтожения нависла над парком еще тогда, когда в него был врезан "утюг" стадиона "Динамо". Потом появились плавательный бассейн ангарного типа и электростанция, были засыпаны Башиловские пруды, снесен Охотничий домик Петра I.
Кто хозяин парка, кто болеет за него, как, скажем, Семен Степанович Гейченко за пушкинские места? Почему со стороны метро "Динамо" торчит так много пней вековых деревьев, а оголенная местность испещрена пешеходными дорожками? Совершенно ясно, что от некогда любимого места гуляния москвичей может остаться жалкий, замусоренный скверик. Хотим ли мы этого? Думаю, нет. А в таком случае, пока не появился здесь свой Гейченко, надо спасать этот чудесный уголок столицы. Срочно создавать программу его возрождения, в которую целесообразно было бы включить такие задачи, как восстановление Охотничьего домика Петра І, разработка туристско-экскурсионного маршрута по Петровскому парку и дворцу, и в первую очередь конечно же посадка новых деревьев, разумная планировка пешеходных дорожек, "паспортизация" насаждений (ведь среди них есть ровесники дворца).
B парке можно было бы устроить летнюю выставку "Быт таборных кочевых цыган" с исполнением музыкальных номеров перед кострами, у красочных шатров. Проживая в этом районе, автор еще застал колоритные сцены таборной жизни. И он почему-то уверен, что выставки, литературные публикации, посвященные прошлому Петровского парка, не могут не заинтересовать москвичей.
Жемчужина парка
Кто не знает Петровский дворец в Москве! Кто из проезжающих не любовался жемчужиной русской архитектуры! Бессмертное творение М.Ф. Казакова – главная достопримечательность этих мест. Три столетия украшает наш город дворец, появившийся во время царствования Екатерины II. Он стоял на тракте, соединявшем Москву с Петербургом, и вначале служил путевым, или, как его иногда называли, подъездным, дворцом. В нем отдыхали после долгой дороги следовавшие из Петербурга члены царской фамилии, вельможи и высокие посланники, чтобы потом торжественно въехать в древнюю Москву.
Это уникальное сооружение видело многое. Когда-то в нем отсиживался, скрываясь от пожаров, сам Бонапарт Наполеон. Помните, у А.С. Пушкина в 7-й главы "Евгения Онегина":
Вот, окружен своей дубравой
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля.
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
Вид Петровского дворца с Санкт-Петербургского шоссе. Художник Франц Альт. 1854 год.
Когда кончилась Великая Отечественная война, во дворце побывал национальный герой Франции, генерал Шарль де Голль. Посетил комнаты, откуда Наполеон наблюдал за тем, как горела Москва…
Здание поражает великолепием центрального корпуса с массивным куполом. Полукружие стен образует большой внутренний двор, имеющий некоторый подъем в сторону фасада главного здания. Боковые помещения сравнительно небольших размеров, переходы к ним извилисты и таинственны. Напоминают чертоги древних замков, подготовившихся к длительной осаде.
Современные интерьеры не блещут красотой. Но зато хорош торжественный зал под центральным куполом. Пол главного зала находится на одном уровне с поверхностью земли. Выход в яблоневый сад "стерегут" два больших свирепых бульдога, выполненных из светло-серого камня.
Фасадом дворец обращен площадке, примыкающей к Ленинградскому шоссе. Из главного входа виден исторический въезд на старинный аэродром бывшего Ходынского поля. Он сохранился до наших дней, так же как и остатки смотровой вышки для руководителя полетами. Над вышкой традиционно развевался конусный полосатый матерчатый мешок с отверстием. В народе его попросту называли "колбасой". По его положению определялось направление ветра, а по форме – сила ветра.
Когда-то аэродром служил единственными воздушными воротами Москвы. Он видел полет немецкого дирижабля "Граф Цеппелин" под управлением доктора Эккенера. Через его ворота следовали автомобили с людьми, имена которых вошли в мировую историю, – премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем, президентом Франции Шарлем де Голлем, И.В. Сталиным. Были здесь Алексей Толстой, Ромэн Роллан, Анри Барбюс, Андре Жид, Сергей Есенин с Айседорой Дункан.
"Петровский дворец. Середина XIX века". Художник Михаил Шелухин.
Мне, как человеку, посвятившему всю свою жизнь развитию отечественной авиационно-космической техники, было бы искренне жаль, если бы академия покинула стены Петровского дворца. Здесь все пропитано впечатлениями моей молодости, неразрывно связанной с авиацией. Но в то же время, положа руку на сердце, не могу не признать, что эта жемчужина русской истории и мировой архитектуры должна быть доступна для всех без исключения.
Тем более что Петровский дворец не является единственным зданием академии (как известно, в Петровском парке имеется еще несколько добротных учебных корпусов).
Приезд Николая II в Москву на коронование. Художник В.И. Навозов. 1896 год.
Храм Благовещения
Храм находится на территории Петровского парка, рядом со зданием бывшего ресторана "Черный лебедь", на углу Нарышкинской и Дворцовой аллей.
Приближаясь к нему, я всегда вспоминаю слова своей матери, произнесенные во время нашей с ней прогулки: "А ты ведь крестился в этой церкви!"
Было это давно. С той поры много утекло воды. Но и по сию пору церковь красива. Хотя и не сияет золотым крестом. Его попросту нет.
Почти как у Сергея Есенина:
Я посетил родимые места,
Ту сельщину, где жил мальчишкой,
Где с колокольней
Взметнулась церковь без креста.
Правда, церковь Сергея Есенина осталась только без креста, а "Благовещение" лишилось и купола. Все это произошло стараниями идеологов сталинских времен. Сюда не ходят прихожане. Старожилы же появляются и осеняют себя крестным знамением. Службы давно уже нет. Но какая-то загадочная работа внутри идет. Через ограду видно, как время от времени ворота храма раскрываются. Из алтаря выползает по монорельсу подвесной кран. Он глухо ворчит, гремя железяками, сбрасывает их во двор и уползает обратно…
Но даже подобные, довольно мрачные картины не могут заслонить того светлого, что связано для меня с этой церковью. Особенно запомнилось, как на Пасху, после семи недель Великого Поста, мы ходили к заутрене. В воздухе пахло талым снегом. Тянуло весенним холодком. Отстояв службу и наслушавшись прекрасного церковного песнопения, мы отправлялись назад.
Дворцовая Благовещенская церковь в Петровском парке. Фотография 1903года.
Естественно, я тогда мало что понимал, но какими-то неведомыми путями мне передавалось торжественно-приподнятое состояние взрослых. Держась за руку матери, я по-детски доверчиво внимал ее ласковым внушениям об уважении к празднику Пасхи. Настроение поднималось и благодаря обещанному разговлению пасхой, куличами и крашеными разноцветными яйцами. Вкусно поев, мы, дети, укладывались досыпать.
B глубине души хранится и такое, чуть горькое, воспоминание. Во время церковного праздника, в конце службы, состоялось миропомазание. Прихожане подходили к священнику, низко наклонившись, целовали крест и получали помазание лба кисточкой.
Когда мы возвращались домой, я сказал, шлепая по лужам: "Мама, а меня батюшка помазал каким-то керосином!" Мать промолчала, но после длительной паузы я почувствовал сзади сильный резкий удар. Затрещину я получил поделом! Потом уже понял, как огорчил ее своим несуразным замечанием.
Храм Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. Фотография И. Нагайцева. 1986 год.
В прошлом, в дни больших праздников – Рождества и Пасхи, с колокольни над всей округой несся благозвучный перезвон. Раздавались хлопки фейерверков, метались разноцветные огни. Чудесным образом озарялись деревья парка и белые колонны "Черного лебедя". На душе было радостно, приподнято! Сейчас этого нет. Сколько детей лишилось ни с чем не сравнимых впечатлений! Сколько верующих не услышало слов утешения! А они были так нужны…
Теперь, слава Богу, это поняли. Так, может быть, еще не поздно остановиться и отдать верующим то, что по праву принадлежит им? Как бы мы все выиграли!
Созвездие ресторанов
Прекрасный зеленый массив, волнующий воображение дворец, удобное сообщение придавали Петровскому парку в глазах любителей загородных прогулок и увеселений необыкновенную привлекательность. Здесь появилось целое созвездие ресторанов с яркими названиями: "Яр", "Стрельна", "Черный лебедь", "Эльдорадо", "Аполло".
Разноликий люд тянулся сюда. Купцы разных гильдий. Преуспевающие коммерсанты, промышленники. Баловни судьбы и неудачники. В уютных кабинетах ресторанов деловые люди обсуждали условия коммерческих сделок, заключавшихся как в рамках закона, так и вне оного. А заканчивались они, как правило, обильными возлияниями. Иной удалец на радостях от успешно завершенной финансовой операции мог со всего размаха ударить по дорогому, художественно украшенному зеркалу с криком: "Гуляй! За все плачу!" Это никого не удивляло, было в порядке вещей.
Наведывались сюда и маститые литераторы, известные артисты, писатели, журналисты, музыканты. После напряженной городской жизни, где каждый день приходилось сражаться за "место под солнцем", приезжали они, чтобы расслабиться, отвлечься, встретиться с закадычными друзьями, вкусно поесть. К услугам гостей имелся большой выбор ресторанов. Причем каждый хозяин боролся за лучшее для своего заведения здание, самый известный хор, самых зажигательных плясунов. Секреты управления непростым ресторанным хозяйством он передавал сыну, с тем чтобы тот поведал их своему наследнику.
Дух конкуренции исключал топтание на месте, Чтобы преумножить доходы, да и просто уцелеть, нужно было проявлять чудеса изобретательности. Иначе – разорение…
Того же принципа придерживались и владельцы трактиров, которых в старой Москве было множество. Среди них трактир Шустова на углу Остоженки и Зачатьевского переулка, трактир Зверева, цыганский "Молдова" в Грузинах. Да всех не перечесть.
Для современного читателя слово "трактир" наверняка ассоциируется с не совсем опрятным харчевым заведением, со снующим взад-вперед, подстриженным под горшок половым. И конечно же с изрядно подвыпившими посетителями. Недаром распоясавшемуся в гостях буяну до сих пор могут сказать: "Что тебе здесь, трактир, что ли?"
И тем не менее трактир трактиру рознь. Вот, например, уважающий себя Виссарион Белинский регулярно обедал в трактире, славящемся опрятностью, хорошей кухней и, как сейчас принято говорить, высокой культурой обслуживания.
Но вернемся к ресторанам Петровского парка. И начнем с самого знаменитого из них.
"Яр"
Соколовский хор у "Яра"
Был когда-то знаменит.
Соколовская гитара
До сих пор в ушах звенит.
По вечерам по нынешнему Ленинградскому проспекту мчались во весь опор тройки. Куда? Это было ясно всем. К "Яру". Состоятельная публика прокучивала в нем уйму денег. "Яр" (тюркское слово, означающее "высокий, крутой берег реки или моря") славился знаменитым соколовским хором и отменными блюдами.
Александр Сергеевич Пушкин писал:
И с телятиной холодной
Трюфли "Яра" вспоминать.
Поэт любил "Яр", правда, бывал там еще тогда, когда ресторан находился в старом помещении на Кузнецком. Среди посетителей был и русский певец Шаляпин. Отсюда, из "Яра", студенты – страстные поклонники Федора Ивановича выносили его на руках. Впрягались в сани и шумно катили своего поющего кумира по улицам.
Ресторан "Яръ" на Петербургском шоссе. Фотопития "Шерер, Набгольц и Ко". 1901-1903 гг.
Ресторан всегда был тесно связан с песенной, цыганской стихией. И потому не случайно сегодня здание принадлежит театру цыган "Ромэн". Его постановки доставляют истинное наслаждение любителям самобытного цыганского искусства. За кажущейся легкостью актерской игры никак не ощущается труд до седьмого пота, то громадное напряжение, с которым даются столь блистательные результаты.
Ресторан "Яръ" на Петербургском шоссе. Почтовая карточка издательства П. Фон-Гиргенсон. 1896-1900 гг.
Недалеко от "Яра", в районе нынешней станции метро "Динамо", можно было увидеть Охотничий домик (по преданию, здесь, в большой роще, охотился Петр I).
Домик до последних дней стоял в окружении вековых лип и кленов. Его шатровая кровля была покрыта ярко-красной черепицей. Наверху железных ворот находилось несколько искусно выполненных фазанов. Вся местность дышала поэзией, особенно в золотую осеннюю пору.
В двадцатых годов это сказочное сооружение кому-то не понравилось, и его безжалостно уничтожили.
Петербургское Шоссе. Ресторан "Яръ". (Обновленное здание ресторана). Фотография 1912 года.
"Стрельна"
Оригинального здания ночного ресторана "Стрельна" давно уже нет. Оно кануло в Лету. Смертельный приговор ему подписали в конце двадцатых годов. Кому, в чем оно помешало – непонятно. Прозрачно-ажурное, похожее на оранжерею, оно находилось в конце бывшего Стрельненского переулка.
Ресторан принадлежал предпринимателю Н.Ф. Натрускину. Открывая его, хозяин пошел на известный риск, так как в тогдашней Москве ничего подобного не было. По сути "Стрельна" представляла собой большой зимний сад, имевший прекрасное естественное освещение. Высоченные пальмы, вывезенные из заморских стран, гнулись, упираясь в прозрачные своды.
По бокам располагались кабинеты с цыганскими хорами. Посетителям нравились небольшие горки в импровизированном саду, на которых они могли почувствовать себя детьми. Их влекли таинственные гроты, уединенные беседки, романтичные скалы.
Слава о чудесах натрускинского детища разнеслась по всему городу. Послушать цыганский хор в "Стрельне" считалось весьма престижным. Гремела музыка. Сладко замирали сердца, плененные дивными напевами. Было празднично, весело! Доходы хозяина росли. Натрускин вошел в число тех деловых людей, которых и через сто лет помнит Москва. Это магазинщик Елисеев, водочник Смирнов, аптекарь Феррейн, булочник Филиппов. Их отличали кипучая энергия, честолюбие, умение, где надо, пойти на риск. Такие люди многое еще могли бы сделать для Отечества. Да не пришлось. После революции владелец "Стрельны" оказался в рядах русской эмиграции. Заведение, считавшееся "буржуазным", никого не интересовало. Новым властям было не до него. А потом оно и вовсе исчезло.
Я приходил сюда и, призвав на помощь все свои познания, пытался установить, где же стоял ресторан. Обычно какую-то информацию дают деревья, строения, рельеф. Здесь же не осталось ничего! Место, где находилась "Стрельна", придавлено многопудьем 10-этажного жилого дома, Ушли в небытие люди, посещавшие ее. Отшумели кипевшие тут страсти. И лишь случайно услышанное здесь: "Давай погадаю!" – напоминает о тех временах, когда над этими местами ежевечерне неслись рыдающие звуки цыганской скрипки…
"Мавритания"
Углубляясь дальше в парк и остановившись посередине Петровско-Разумовской аллеи, вы увидите за невысокой оградой фасад двуҳэтажного здания. Здесь когда-то размещалась гостиница "Мавритания". Запрятанная во двор режимного учреждения, бывшая "Мавритания" обросла по сторонам различными служебными пристройками. И все-таки для старожилов она вполне узнаваема.
Место это примечательное, связанное с именем нашего великого писателя Льва Николаевича Толстого. Именно в эту гостиницу поместил автор "Воскресения" купца 2-й гильдии Смелкова, которому Катюша Маслова "по наущению коридорного Картинкина" подсыпала в рюмку лишнюю дозу снотворного.
Мне, возможно, возразят: "Но ведь Маслова – выдуманное Толстым лицо!"
Ресторан "Мавритания" в Петровском парке. Фототипия "Шерер, Набгольц и Ко". 1901 год.
Да, однако, в основу романа, как известно, положено действительное событие, рассказанное писателю выдающимся русским юристом А.Ф. Кони. Он участвовал в слушании дела одной 27-летней женщины, которая прошла тот адов путь, что изобразил, повествуя о Масловой, Толстой. В деле, кстати, указывалось и место преступления, совершенного несчастной, – гостиница "Мавритания".
Петровский парк. Ресторан "Мавритания". Фотография 1900-1917 гг
Лев Николаевич наверняка хорошо знал и Петровский парк, и гостиницу. Недаром Софья Андреевна Толстая писала: "Как он поразительно добросовестно работает. Изучает малейшие подробности во всех областях, куда вводит лиц своего романа".
Петровский парк. В ресторане "Мавритания". Фотография 1905-1908 гг.
Понимаю, что это пока маловероятно, но со временем, когда в жизни Петровского парка наступят решительные перемены к лучшему, стоило бы включить гостиницу "Мавритания" в маршрут по местам, связанным с творчеством гения русской литературы.
"Черный лебедь"
Иду по Нарышкинской аллее, сплошь усаженной лиственницами. За металлической оградой с позолоченными стрелами-наконечниками вижу уютное белое здание с легкими колоннами. Здесь когда-то находился ресторан с изысканным названием "Черный лебедь". Еще до недавнего времени на воротах висела медная почерневшая дощечка с надписью "Черный лебедь".
Вилла "Черный лебедь" в Петровском парке. Фотография Отто Ренара. 1909-1910 гг.
Сейчас ее нет; в здании нашло пристанище какое-то режимное учреждение. От старины осталось лишь украшающее фойе настенное рельефное изображение полулежащей Леды. Врубелевская скульптура посерела, потускнела, но не утратила своей прелести. Непонятно, каким только чудом она уцелела…
Вилла "Черный лебедь" в Петровском парке. Фотография 1909-1910 гг.
Над парком сгустились синие сумерки. Я с грустью побрел домой, унося в душе грациозный образ Леды с парящим над ней черным лебедем, как зыбкий символ прекрасного и навсегда утраченного.
"Эльдорадо"
Если миновать Петровский дворец и Дворцовую аллею, то выйдешь на Красноармейскую улицу (бывшая Большая Зыковская), где в доме № 1 размещался превосходный ресторан "Эльдорадо" (как известно, это название мифической, богатой золотом и драгоценными камнями страны, которую с фанатичным упорством искали в Америке испанские завоеватели). Хозяином "Эльдорадо" был богатый купец Скалкин. Поэтому в округе заведение чаще именовали рестораном Скалкина.
B архитектурном оформлении фасада использован мотив морской волны, очень популярный в искусстве модерна (вспомним, например, особняк Рябушинского, спроектированный знаменитым Шехтелем).
Петровский парк. Бывший ресторан "Эльдорадо" (ресторан Скалкина). Фотография 1937 года.
Первое, на что вы обратите внимание, подходя к зданию, – импозантный угловой подъезд, украшенный двумя чугунными светильниками. А если решите продолжить экскурсию и откроете массивные дубовые двери, то симметрично расположенными лестничными маршами выйдете на площадку, где вас встретят мраморные фигуры. Через фойе попадете в главный зал с малой эстрадой, а сбоку увидите ряд комнат, служивших кабинетами для обеспеченных посетителей.
По сравнению с "Черным лебедем", подвергшимся значительной внутренней перепланировке, у "Эльдорадо" участь более счастливая. Хотя бы потому, что здесь по-прежнему звучит иногда музыка. В здании находится клуб Военно-воздушной инженерной академии им. Жуковского.
"Аполло"
Невдалеке от "Эльдорадо" располагался ресторан "Аполло", здание которого, отличающееся несколько вытянутым, с высокими витринообразными окнами фасадом, можно увидеть и сегодня. До недавних пор с ним соседствовала двухэтажная булочная-пекарня знаменитого Филиппова. Одна из многих, принадлежавших этому энергичному предпринимателю. Булочные Филиппова славились выпечкой пышного белого хлеба с несколькими слоями влажного теплого изюма…
Что касается "Аполло", то после революции здание было отдано под Центральный музей истории развития отечественной авиации. С выходом человека в космос в экспозиции нашли отражение достижения нашей космонавтики.
Бывший загородный ресторан "Аполло" (здание с куполами справа). Фотография 1920-1927 гг.
…Вот так сложились судьбы ранее гремевших на всю Москву заведений Петровского парка. В общем-то не особо благополучно, ведь всем им пришлось расстаться с ресторанным прошлым. А это печально. Как бывает всегда, когда присутствуешь при гибели традиций.
***
B XIX веке на окраине Петровского парка, в местности, носящей звучное имя Зыково, появились Цыганская улица, Цыганский переулок и даже Цыганский уголок, из чего легко заключить, что привольные эти места облюбовали в то время цыгане. В основном оседлые, связавшие свою жизнь с многочисленными петровскими ресторанами (селились цыгане и в районе Верхней Масловки, так что их делили на зыковских и масловских).
Ресторанные "звезды" обитали, как правило, на Грузинской улице, рядом с цыганским трактиром "Молдовия". После работы они нередко отправлялись отдохнуть в "Яр", "Стрельну" или "Эльдорадо" в кругу друзей и поклонников их таланта. Рядовые артисты ансамблей, хоров жили куда проще. Ранней весной многие из них вместе с семьями присоединялись на время к проезжим кочующим таборам.
Приезд табора для нас, подростков, всегда был будоражащим событием. В глазах пестрело от разноцветья одежд, а местность оглашалась гортанным говором, ржанием лошадей и лаем собак, звоном медной посуды.
Среди шатров мелькали стройные загорелые цыганки, хлопотавшие по хозяйству. Их длинные цветастые юбки трепетали и полоскались на ветру.
Помню весенний день. И первую траву, что стелилась зеленым маслянистым ковром. И как молодая женщина, переступая босыми ногами вдоль веревки, переворачивала белье и сухое закидывала себе за плечи.
Рядом, в одной рубашонке, ползал маленький кудрявый цыганенок. Время от времени он начинал плакать, и тогда мать окликала его:
– Пупсико, пупсико, явдарико!
Что означало:
– Иди ко мне, милый!
Малыш поднимался и неуверенными шажками направлялся к матери. Та брала его на руки, и начинался диалог, доставлявший обоим равное наслаждение.
Мужчины с иссиня-черными волосами вели себя крайне степенно. Почти все были большими поклонниками курения. Так же, как и старые цыганки, часами сидели они на чураках возле тлеющих углей, лишь изредка нагибаясь, чтобы отыскать огоньки для своих трубок. В тугих косах виднелись вплетенные серебряные и медные монеты.
Вокруг нашего стоящего на отшибе деревянного дома со шпилем почему-то селились особенно охотно. Однажды прямо впритык к сараю поставили палатку. Мальчишкой я подолгу наблюдал через щель за всем, что происходит в палатке.
На досках лежали матрасы. На них громоздились горой перины, одеяла, покрывала и подушки. В углу висели икона Божией Матери, зеркало, платья и еще что-то. У входа находились кибитка, хомуты, дуга, сбруи, ведра с коромыслом и другая утварь.
У потухшего костра, свернувшись клубком, спала собака, сладко потягивалась кошка. Молодая цыганка грудью кормила младенца. Потом, укачивая, грустно что-то напевала.
Мои сеансы наблюдения продолжались долго. Пока меня наконец не застала мать. Крепко отругав, сказала:
– Нехорошо подсматривать чужую жизнь!
Я застыдился и на время прекратил свои занятия. Но однажды любопытство одержало верх. Вот в тот раз меня заметила и сама цыганка. Молча и невозмутимо она подошла к стене и с размаха заткнула щель каким-то под руку попавшимся мокрым тряпьем. Так бесславно закончилось мое "знакомство" с цыганской семьей.
Цыган с топором
Местность, где я жил, изобиловала многовековыми соснами. В революцию от их могучих стволов остались лишь пни.
Помню, часто появлялся один старик цыган. Был он угрюм, сух и черен, как головешка. Носил обшарпанный кожаный картуз. Ходил с мешком и топором за поясом. Ни с кем не разговаривал, и можно было подумать: немой он. Подойдет к пню. Долго присматривается – с одной стороны, с другой. Потом присядет на одно колено и начинает долбить его, как дятел. Пень поддавался не сразу. Надо было много потрудиться. Крупные, вывороченные корявые куски древесины, пахнущие душистой смолой, складывал в мешок, Взваливал его на спину и медленно шел к другому пню.
Мы, ребята, хоть и побаивались старика, но постоянно крутились около него; присев на корточки, молча за ним наблюдали. Он, казалось, нас совершенно не замечал. Но когда, осмелев, мы подошли к нему совсем близко, он неожиданно сделал резкий, устрашающий рывок в нашу сторону. И впервые за долгое время этого своеобразного немого знакомства мы услышали глухую отрывистую речь, обозначающую примерно следующее:
– А вот я вам всем сейчас как задам… всех посажу в мешок, и вы сгорите в костре!
Мы в страхе бросились врассыпную и долго после этого случая не решались приблизиться к нему.
Значительно позже мы узнали, что этот старый цыган когда-то был известным плясуном и певцом в ресторане "Яр". Но однажды зимой "принял лишнего". Долго проспал на снегу. Простудился, заболел, потерял голос. И соответственно работу. Вот лишь узнав обо всем, в первый раз мы его пожалели…
Цыганская свадьба
Привелось мне видеть и кровавую цыганскую свадьбу, но сначала несколько слов о таборе.
Проснувшись рано утром, я со двора дома увидел толпу цыган с кибитками, повозками и детворой. Распрягли лошадей, привязали к телегам ручных медведей. Раскинули выцветшие шатры, много повидавшие на своем веку.
Как это у А.С. Пушкина:
Цыгане шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
Табор был необычный. Промышлял он ремонтом и изготовлением медной и жестяной посуды. Над всей округой стоял неумолчный звон, грохот молотков и кувалд. Разогретое олово ловко подцепляли паяльником. Паяли и лудили всевозможную кухонную посуду. Заказов было хоть отбавляй, особенно на лужение медных котлов, ведь рядом находились рестораны с большим кухонным хозяйством.
В конце дня, под вечер, мужчины бросали орудия труда и начинали до блеска начищать сапоги. В общем, приводили себя в порядок. Девушки прихорашивались перед походными зеркалами. Собирались в центре табора, и начиналось веселье.
Молодые цыгане с туго затянутыми широкими поясами щегольски входили в праздничный круг. Двигались, что называется, с фасоном, окидывая всех присутствующих горделивыми взглядами. Начинали танец медленно, как бы небрежно, а потом все быстрее, быстрее, попеременно звучно ударяя себя по коленям и начищенным голенищам сапог. Затем останавливались перед подбоченившимися цыганками, припадали на одно колено и приглашали их на выход.
Те, не глядя, с видом "знай наших", под перебор гитары и удары бубна начинали прохаживаться по кругу, придерживая руками подолы юбок. И вдруг, будто сорвавшись, бросались в неукротимый пляс.
В эти минуты никто не может оставаться спокойным и равнодушным. На душе становится легко, весело. Все невзгоды и тяжелые думы куда-то уходят, забываются. Недаром Лев Николаевич Толстой писал: "…с цыганами и умирать легче!"
А какие звучали песни! Протяжная: "Ой, да не вечерняя зорька вспотухала. Да не вечерняя заря…". Надрывная: "Зачем я влюбился в тебя, дорогая? Поймешь ли ты, с жаждой играя?…". Классическая: "Очи черные, очи страстные…».
Но, наконец, о самой свадьбе. Готовился к ней весь табор. В том числе и его глава – баро, кстати, сосватавший жениха.
От больших чанов, в которых варилась баранина, шел аппетитный пар. Собаки предвкушали еду. В ящиках стояло вино и лежали различные закуски.
Выдавали замуж очень красивую и очень юную девушку. Девочки-подростки наблюдали за происходящим с нескрываемым любопытством. Они чувствовали, что в жизни их подруги, еще не так давно игравшей с ними в куклы, происходит что-то необыкновенно важное.
Празднество началось. И никто толком не заметил нового лица, появившегося на свадьбе, – молодого парня, приехавшего в пролетке. Никто и подумать не мог, что этот гость несет беду. В разгар веселья он выхватил нож и вонзил в невесту. Видно, сильно любил ее и считал, что не должна она достаться никому! Девушку тут же отвезли в Солдатенковскую (ныне Боткинскую) больницу. Слава Богу, ее удалось спасти.
Больше всех случившемся был недоволен баро. Он рвал и метал! Свадьба по его сценарию не состоялась.
Проза жизни
В цыганской жизни наряду с романтикой присутствует и проза. Беспросветные дни для цыган наступают в конце осени. Промозглая сырость, холод, дожди особенно донимают обитателей шатров. Зато в конце февраля они оживают. В народе не случайно говорят об этой поре: "Цыган шубу продает". Но до февраля надо еще дожить: перенести ненастье поздней осени, студеное предзимье и саму зиму.
…Помню, в детстве (а детская память долгая и цепкая), в сырые холодные ночи я никак не мог заснуть, все прислушивался к звукам, доносившимся со стороны забора, за которым в шатрах ночевали цыгане. Что они там пели, плохо разбирал. Но те заунывные, щемящие, жалобные ноты бередили душу.
Вот, думал я, лежу в теплой постели, а они ежатся под сырыми покрывалами, дрожат. И тут же новая мысль: а зачем берут на себя такие испытания?
От бедности ли? Неприспособленности к жизни? Внутренней неприкаянности? Свободолюбия? Кто они? Дети свободы или дети природы? Это уже я, сегодняшний, размышляю. Но так до конца и не понимаю.
Грабь награбленное
С этим я столкнулся, будучи малышом. И ҳотя случилось это давно, но заноза осталась на всю жизнь.
Итак, дом наш был недалеко от Петровского парка (там, где сейчас улица Восьмого Марта и платформа "Гражданская" Рижского направления Московской железной дороги).
Я еще застал имение графа Истомина (кстати, долгое время этот район попросту назывался Истоминкой). Наш дом от имения отгораживал лишь высокий забор. Места были не тронутые цивилизацией. На террасе мы с упоением слушали пение лесных птиц.
В центре располагался большой двухэтажный дом с четырьмя верандами, украшенными цветными стеклами. На пруду красовался живописный островок с березками и беседкой. Совершенно роскошен был фруктовый сад.
В то время я дружил с сыном управляющего истоминским имением Лешей Губернаторовым, отец которого, как поговаривали, был незаконнорожденным сыном самого графа. Высокое происхождение чувствовалось и в моем друге.
С утра до вечера слонялись мы с ним по табору. Цыгане нас признали и доверяли. Мы заходили под сень шатров, катались верхом на лошадях, купали их в ныне зарытом Истоминском пруду.
С жизнью в имении контраст был разительный. Оно совсем обезлюдело. Дом стоял с наглухо заколоченными окнами. Истомины уехали за границу, и единственным обитаемым местом был флигель управляющего, утопающий в высоких желтых цветах, прозванных в народе "золотыми шарами".
Всех остро интересовало, что же из хозяйского добра осталось в комнатах, что спрятано на чердаке, в подвале, конюшне? Вообще, есть ли там чем поживиться?
Напряженность вокруг дома нарастала. В высоком деревянном заборе, окружавшем владение Истомина, стали появляться маленькие лазейки. Первопроходцы стали все ближе подбираться к зданию и хозяйственным постройкам. Все чаще вопрошали:
– А не пора ли начать делить награбленное?
И вот однажды под вечер из окна своего дома я увидел бегущих в направлении имения людей. Их становилось все больше. Бежал стар и млад, боясь опоздать, упустить стоящую вещь, К своему стыду "младом" оказался и я. Было мне около шести лет.
Обратно все возвращались с прихваченными вещами. Тащили все, что можно тащить: наборы посуды, мелкую мебель, ковры, белье, хомуты, сбруи.
Наутро последовало продолжение. Но к обеду толпа отступила. Прибыли какие-то наряды конной народной милиции, разогнавшие людей и сделавшие несколько бесплодных попыток отыскать похищенное. А после их отъезда, спустя несколько недель, все возобновилось. Однако беготни уже не наблюдалось. Потому что бежать с толстыми бревнами, стропилами и досками было несподручно…
Остались только печные трубы. Но и до них со временем дошла очередь. Их разобрали, так как сделаны они были из добротного одинцовского кирпича.
Да, совсем забыл про флигель. Разгром происходил на глазах бывшего управляющего имением, которому некуда было бежать. Насмерть перепуганный, он забился в угол своего жилища и каждую минуту ожидал: вот-вот кто-то засунет лом под обшивку стены, раздастся треск отдираемых досок, и он с детьми окажется на улице.
К великому сожалению, автор этих строк под воздействием окружающих тоже не остался в стороне, проявил завидную активность. Лишь юный возраст, возможно, извиняет его. Помню как сейчас, что, прибежав на место, я схватил первую попавшуюся вещь – простой глиняный кувшин. С меня ростом. Я его повалил на землю, схватил за одну ручку и с натугой поволок. Запыхавшийся вошел домой. Мать, увидев кувшин, ахнула, засмеялась и сказала:
– Хватит, больше не надо!
К чести моих родителей, они не были в числе "штурмующих крепость буржуазии".
Легкой добычей соблазнились и некоторые зыковские цыгане. Но в отличие от нас, имевших постоянные жилища, им прятать свои трофеи было некуда. А в шатрах и палатках ничего долго не убережешь.
C приходом весны хорошо ухоженные фруктовый сад, оранжерейные и огородные земли имения Истоминых поделили на участки и раздали рабочим проходившей рядом Рижской железной дороги.
Вместо заключения
С течением лет, казалось бы, нерасторжимая связь Петровского парка с цыганами практически распалась. И это естественно. Ведь закрытие ресторанов привело к тому, что многие из них потеряли постоянный заработок и отправились искать лучшей доли.
И тем не менее именно в этих краях, недалеко от нынешней станции "Аэропорт", перед самой войной был открыт цыганский педагогический техникум. Размещался он в старинном добротном здании, построенном на средства императрицы Александры Федоровны и предназначенном для сирот – детей погибших в первую мировую войну солдат.
Я это здание хорошо знаю, так как учился здесь в средней школе, несколько высокопарно названной "Домом юношества". Но это к слову. Итак, техникум объявил первый набор, и в его стенах появились необычные учащиеся – кудрявые подтянутые парни и тоненькие, со смоляными косами девушки. Книжки, тетради они носили под мышкой. Были стремительны. На занятия мчались бегом. Чувствовалось их желание что-то постигнуть. В дальнейшем они собирались работать преподавателями в цыганских школах.
Да видно, не судьба. В техникуме состоялся только один выпуск. А потом началась война, и стало не до учебы. Само же здание отдали под конструкторское бюро, где довелось трудиться автору этих строк.
Вот, пожалуй, и все, о чем хотелось бы рассказать. Хотя, разумеется, эпизодами, вошедшими в этот очерк, далеко не исчерпываются впечатления моего яркого, красочного, одухотворенного "цыганщиной" (жаль, что многими это слово произносится с обидной снисходительностью) детства, за которое я благодарен судьбе.
Виктор Павлович Казневский, авиационный инженер-конструктор
1991 год