Москва. Екатерининский дворец. Казармы московского гарнизонного полка. Неизвестный художник. 1880-е гг.
Территория новой «Яузской Москвы» сложилась в эпоху Петра I, и она стала своего рода противоположностью традиционной «старой Москве», омываемой Неглинной и Москвой-рекой. Активный и предприимчивый Петр тесно соединил располагавшиеся на отшибе дворцовые села — Покровское, Измайлово, Преображенское — с созданным им островком европейской жизни — Немецкой слободой. И эта «Яузская Москва» стала не просто географическим понятием, а неким культурным феноменом, имевшим целый ряд западноевропейских черт: регулярную застройку, особую архитектуру зданий, образ жизни и времяпрепровождения местного населения.
Аты-баты, шли солдаты…
В 1692 году назначенный командиром Первого московского выборного солдатского полка сподвижник Петра I Франц Лефорт попросил у императора выделить пустовавшие земли левого берега Яузы под строительство новой Солдатской слободы. Созданная с одобрения Петра слободка для квартирования, обучения и дисциплинирования войск стала свидетелем переходного этапа в истории русской армии накануне реформ, а свое имя, полученное в честь организовавшего ее командира, передала московскому району Лефортово.
Новое войско
С появлением на рубеже XVI-XVII веков новой линейной тактики европейских армий перед Московией со всей очевидностью встает вопрос о реформировании небоеспособного в новых условиях феодального войска. Линейная тактика заключалась в массированном применении огнестрельного оружия и требовала слаженной работы солдатского строя как единого организма. Ни постоянно действующее войско стрельцов, ни уж тем более поместная конница не могли противостоять профессиональной армии наемников, в первую очередь, из-за отсутствия выучки.
Из «боярских детей», добровольцев, а также «даточных людей» от крестьянских общин и посадов Михаил Романов создал первое регулярное русское войско — полки нового (иноземного) строя. Обучать их приглашали иностранных инструкторов. В середине XVII века из действующих полков отобрали лүчших солдат для новых «элитных» подразделений — Первого и Второго московских выборных полков солдатского строя.
К моменту назначения Франца Лефорта командиром Первого выборного полка в его постоянном составе было 40-50 офицеров и около 1500 нижних чинов. Как наглядно продемонстрировали Крымские походы, даже этим отборным частям русской армии не хватало выучки, дисциплины и грамотной организации тыла.
Портрет Ф. Лефорта. Художник Р. Жуковский. 1845 год.
Долгое время полк квартировал в частных домах села Семеновского, что, по мнению нового командира, действовало на солдат самым разлагающим образом и напрямую отражалось на боеспособности. Именно это и подвигло Лефорта к созданию солдатского поселка нового образца.
В 1692 году Франц Лефорт испросил у Петра I землю на левом берегу Яузы для строительства Солдатской слободы — как раз напротив его дворца в Немецкой слободе и в непосредственной близости от Преображенского, ставшего в первые годы петровского правления неофициальной «столицей» и «штабом» энергичного царя. Благоволивший Лефорту Петр удовлетворил его просьбу, и выгонные земли пустынного левобережья Яузы были переданы под военные нужды.
Франц Лефорт писал в одном из писем к брату: «У меня самое лучшее место в Слободе, перед моим садом протекает прекрасная река, а с другой стороны я велел построить деревню из 500 домов для моих солдат… Я также повелел построить там беседку, поскольку его величество большой любитель солдат, и он часто приезжает смотреть на учение моего полка».
Разобраться по квартирам!
Первым делом Лефорт организовал в поселке плац для регулярной строевой подготовки. К 1695 году были возведены жилища солдат и офицеров. Административным центром полка стала съезжая изба: здесь принимали посетителей, хранили полковой архив, работали писари.
В той же съезжей избе держали и церковные деньги. Церковь для солдат Первого Московского полка появилась в слободе по инициативе самого Лефорта. По его распоряжению в 1696 году для этого перестроили старый храм, освященный в честь святого Николая Чудотворца. Этот древний храм является самым старым в районе: первое упоминание о нем относится к 1613 году. Обновленную церковь освятили в честь апостолов Петра и Павла. К 1711 году ее еще раз перестроили — уже в камне.
Церковь Петра и Павла на картине "Лефортово" художника В. Герасимова.
Здание Петропавловского храма увенчано пятью куполами, по куполу расположено также над каждым приделом — в честь Иоанна Богослова и Сергия Радонежского. Гордостью церкви является колокольня: помимо невероятно красивого шатрового завершения со сквозными просветами на ней сохранился колокол XIX века. Время пощадило святыню — и хотя во время вторжения Наполеона французы устроили в храме конюшню, его удалось восстановить. Храм не был разграблен во время революции и даже не прекращал работу в советское время. Он сохранил и внутреннее убранство, и иконостас практически в неизменном виде с XVIII века. Особо чтимыми святынями храма являются Почаевская икона Божьей матери и икона Божьей Матери «Нерушимая стена».
План Москвы 1739 года свидетельствует о том, что «военный городок» был разбит по регулярному принципу: деревянные жилые избы для солдат, офицеров и их семей располагались ровными рядами вдоль Главной (продольной) улицы — нынешней Солдатской. Семь поперечных переулков (названий они не имели) делили поселок на 13 кварталов.
По площади и заселенности солдатская слобода в Лефортове уступала Бутырской и Преображенской слободам, а по составу населения была более демократична: здесь проживали преимущественно низшие чины Первого Московского, Семеновского и иных полков, а офицеры, бывшие преимущественно иностранцами, в основной массе своей предпочитали жить в соседней Немецкой слободе.
Лефортовская солдатская слобода на плане Преображенского и окружающих мест 1739 года.
В 1707 году в слободе появились первые деревянные постройки «Военной гошпитали» — заведения не только медицинского, но и учебного. Здесь постоянно действовала первая в России госпитальная медико-хирургическая школа (ее ученики проходили в госпитале практику), был также устроен анатомический театр, музей и ботанический сад с лекарственными растениями. Подробнее о госпитале расскажем позже, в отдельной главе.
Вплоть до окончания петровского времени Лефортовская солдатская слобода во многом оставалась замкнутым мирком, изолированным от Москвы. Здесь все было свое, как в каком-нибудь городке или богатом селении, — храм, съезжая изба, фельдшер, лавки и рынок. Никаких излишеств. Если бы не геометрически выверенная уличная сеть, солдатский поселок Лефорта больше всего походил бы на обычную зажиточную русскую деревню.
Солдатский быт
Лефортова слобода не была уникальным явлением своего времени. Практически одновременно рядом были выстроены солдатские слободы Преображенского и Семеновского полков, похожая была возведена в Черниговском воеводстве, а в 1741 году по образцу московских построены регулярные полковые слободы для полков, передислоцированных в новую столицу.
Петр I в наказе воеводе Волконскому повелевал: «…Чтоб Великаго Государя ратные люди в земляных избах не жили, потому что приходят от того людем различныя болезни, также и жили б не великим многолюдством, как возможно, чтоб великия тесноты не было, для того, что от утеснения приходят болезни людем и цынга бывает».
При организации армейского быта заботились о солдатском здоровье, борьбе с пожарами и продовольствии — боеспособность войска зависела от этого напрямую. В 1696 году Петр І наказывает новому черниговскому воеводе: для устройства слободских изб «переписать и сметить, по скольку человек в которой избе стрельцам и солдатам жить можно в зиму», а сами избы строить достаточно просторными.
Солдатам и стрельцам следовало блюсти чистоту тела и собственных изб. Во избежание пожара топить придомовые бани летом запрещалось (исключением были «великие нужды и родины», но даже и тогда топить следовало в дождь). Продовольствие старались купить подешевле, с запасом на долгий срок и тщательно следили за его сохранностью: «…целовальникам, которые у хлебных запасов, приказать накрепко, чтобы они готовые хлебные запасы берегли, и того смотрели <…>, чтоб в житницах не слеглись, и от дождей не помокли».
Военные жили в полку со своими семьями, так что избы, в том числе и лефортовские, строили для «расширенного варианта личного состава», но только законного: «А буде между ними какие девки или женки, опричь законных жен, и тех выбить вон, чтоб Великого Государя ратные люди были в чистоте, а от нечистых жен свободны». Позднее, с введением рекрутского набора, солдатские семьи станут частью зависимого военного сословия: солдатка в полку уже не могла свободно распоряжаться своей судьбой, сыновей солдат с малых лет готовили на смену отцам «под ружье».
Регулярность слободской застройки и запланированная замкнутость поселения призваны были дисциплинировать солдат, сосредоточив их внимание на строевой подготовке. В реальности все получалось несколько иначе. Созданная по московскому образцу слобода Семеновского полка на 300 изб в Санкт-Петербурге «походила скорее на неопрятную деревеньку». Сразу по заселении солдаты с офицерами принимались дорабатывать свое жилье кто во что горазд.
Сергей Карпущенко в своей книге «Быт русской армии XVIII — начала XX века» писал: «Дома стали украшать балконами, карнизами, фронтонами, на месте окон прорубали двери <…> застраивали промежутки между домами разными амбарами, чуланами, сараями, в которых <…> держали скот».
В слободе незамедлительно объявилось множество посторонних — они арендовали полковую землю под корчмы, лавки и погреба. В избах же постоянно жили родственники и знакомые солдат и офицеров, оказавшиеся в городе проездом.
Недолго музыка играла…
С началом Северной войны неэффективность слободского расселения стала очевидной: большая новая армия постоянно перемещалась, строительство поселений требовало непомерных затрат времени, сил и денег, к тому же за домами надо было присматривать. Главным способом расквартирования до 40-х годов XVIII века стал постой у обывателей.
Лефортовская и Немецкая слободы на Плане Лафертовской части Москвы 1804 года.
С 1712 года служилые люди, учреждения и военные части уехали из Москвы в новую столицу. Так что к 1715 году Лефортова слобода опустела, дворы поменяли хозяев. Купцов и мещан, кинувшихся было занимать брошенные в центре Москвы земли, обязали селиться в специально оговоренных слободах, среди них была и Лефортова. По описи 1730 года, она числилась уже как «слобода поселившихся разных чинов»: отставников, мелких ремесленников, торговцев и крестьян-отходников из соседних уездов. В наследство городу слобода оставила регулярную планировку квартала, военный госпиталь (сегодняшний Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко) и деревянный Госпитальный мост через Яузу. Впрочем, военные порядки периодически возвращались в Лефортово, армейский дух и по сей день присутствует в отдельных уголках этого района.
Военная гошпиталь: где-то между забвением и торжеством
Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко, что в Лефортове — старейшая из ныне действующих больниц Москвы. Он знавал разные времена: прошел путь от монополии на больничное лечение к полному забвению, а потом стал ведущей научно-практической клиникой страны.
Первый во всем
В царствование Петра І получили развитие многие области знаний, которых прежде в России не было или почти не было. Это справедливо и по отношению к медицине: в допетровскую эпоху ни больниц, ни системы обучения врачей не существовало. И хотя в 1581 году (или несколько позже) был создан Аптекарский приказ, его работа сводилась к приглашению иностранных лекарей и обеспечению лекарствами царского двора. К примеру, в 1699 году в Москве было всего восемь «вольных» (частных) аптек, а больниц, кроме монастырских, не было вовсе.
Когда во время Великого посольства Петр І посещал Лейден и Амстердам, он брал уроки анатомии у известного голландского ученого Фредерика Рюйша. Петр присутствовал на его лекциях, обучался препарированию и, скорее всего, тогда и решил хотя бы частично перенести голландский опыт на российскую почву.
Император Петр самостоятельно делал кровопускания и выдергивал больные зубы. Но не только. В «Истории медицины России в царствование Петра Великого» есть описание и более масштабного хирургического вмешательства: «Из больших операций, сделанных им 27 апреля 1723 года в присутствии врачей — прободение брюха у жены голландского купца Борста, причем выпущено было жидкости более 20 фунтов, но больная, несмотря на весьма искусно сделанную операцию, через неделю скончалась, и сам царь удостоил своим посещением почтить память ее на похоронах 6 мая».
Вид Военного госпиталя в Лефортове в Москве. Художник Ф. Алексеев. 1800-1802 гг.
Вернувшись из Голландии, Петр решительно приступил к реформированию отечественной медицины. Никакой системы подготовки русских врачей на тот момент не существовало, и царь велел построить в Москве госпиталь, а при нем организовать медицинскую школу и анатомический театр. Строительство началось в 1706 году, «за Яузою рекою, против Немецкой слободы, в пристойном месте». Возглавил новую больницу голландский врач Николай Бидлоо — личный врач Петра I.
В начале была… школа
Задуманная больница была построена всего за год, в 1707 году она уже начала работать. Особое внимание на первых порах Бидлоо уделял медицинской школе. Учиться в ней могли молодые люди, знающие латынь и голландский. Студенты изучали анатомию, физиологию, патологическую анатомию, гистологию, фармакологию, терапию и хирургию. Был при больнице и анатомический театр, куда было велено свозить найденные на улицах тела «подлых людей» (людей низкого происхождения).
Портрет Николая Бидлоо за работой. Художник Г. П. Фитингоф. 1943-1944 гг.
Именно тогда сформировались основные принципы подготовки врачей, которые существуют и сейчас. Студенты учились у постели больного, наставники разбирали с ними клинические случаи, варианты лечения. Будущие медики дежурили в больнице по ночам и в праздники, вели «скорбные листы» (истории болезни), работали в аптекарском огороде.
Период обучения не был фиксирован: одни студенты проходили курс за пять лет, а другим требовалось десять. Не все ученики задерживались в школе — в одном из писем Бидлоо писал царю: «Взял я в разных годах и числах 50 человек до науки хирургической, которых 33 осталось, 6 умерли, 8 сбежали, 2 по указу взяты в школу, 1 за невоздержание отдан в солдаты». Спустя несколько десятилетий на смену этой медицинской школе пришла Московская медико-хирургическая академия, которая в начале XIX века была слита с аналогичным учебным заведением в Петербурге.
По европейскому образцу
Сам же госпиталь, при котором работала школа, был устроен по европейскому образцу. Изначально он мог принять более 80-ти пациентов, затем был расширен до 200 коек. В целом штат больницы был небольшой: доктор, лекарь, аптекарь, помощники аптекаря и лекаря — весь медицинский персонал. Остальные «штатные единицы» — это были мастеровые, рабочие, приказчики и ученики.
Картина "Военный гошпиталь в Москве". Художник Р. Курятников. 1824 год.
Средства на строительство Московского госпиталя, закупку лекарств, жалование персоналу выделяло государство. Как и все заведения, носившие благотворительный характер, госпиталь относился не к Аптекарскому, а к Монастырскому приказу. В частности, на содержание госпиталей, которых при Петре было создано множество, шла половина «венечных сборов» денег, которые платили за венчание.
Больница пользовалась популярностью: за четыре года (с 1708-го по 1712 год) она приняла почти 2000 пациентов. Излечено было более половины, что для XVIII века можно считать хорошим показателем.
По военному ведомству
Поначалу Московский госпиталь был единственной больницей в городе, но даже по мере открытия новых лечебных учреждений он долго оставался лучшим и самым известным. Правда, постепенно слава его сходила на нет, во многом в этом виноваты бюрократические игры.
Был ли Московский госпиталь первой русской больницей? Скорее всего, да. Правда, в 1650 году свою больницу открыл в Москве Федор Ртищев — близкий друг и соратник царя Алексея Михайловича. Но все-таки это была, скорее, богадельня или дом призрения. Рассчитанное на 12-14 человек учреждение принимало нищих и неизлечимо больных — тех, кому некуда было идти. Будучи религиозным человеком, Ртищев содержал больницу-приют на свои деньги, а также на средства меценатов.
Госпиталь заметно расширился после пожара 1721 года: в ходе реконструкции количество палат, учебных и подсобных комнат было увеличено. Расцвет продолжался недолго — после смерти Бидлоо в 1735 году ему на смену пришел Антон де Тельс, который вступил в конфликт со всеми: Синодом, Медицинской коллегией, учениками школы. В книге «История Московского военного госпиталя», вышедшей к двухсотлетию больницы, поведение де Тельса описано так: «Он завел новые порядки в школе, хорошие очень на бумаге, но отзывающиеся чванливостью, ему свойственной, а в докладе о них сквозит выставление своих заслуг и желание бросить грязью в память покойного уже Бидлоо». Сменивший де Тельса Лаврентий Блюментрост (бывший первый президент Академии наук, однако лишенный поста и высланный из Петербурга в Москву) былой славы госпиталю не вернул, погрязнув в бесконечных спорах о финансировании.
В середине XVIII века более 75 % пациентов госпиталя составляли военные. Он давно уже стал обузой для Коллегии экономии (бывший Монастырский приказ), и поэтому госпиталь предложили передать военному ведомству. В течение года так и было, но потом Сенат вернул больницу Коллегии экономии. С этого момента положение Московского госпиталя стало стремительно ухудшаться: как только надо было выделить деньги на ремонт или покупку чего-либо, военное и духовное ведомства начинали кивать друг на друга. Условия повторной передачи госпиталя военным согласовывали долго и мучительно, но в итоге в 1754 году переговоры завершились. Синод дал немедленное предписание Коллегии экономии передать госпиталь военным, «пока не одумались и не изменили решения».
После этого больницу возглавлял уже не врач, а генерал Андрей Фаминцын. Ожидалось, что человек военный наведет в госпитале порядок, но… О любом, даже самом незначительном происшествии, Фаминцын писал километровые рапорты. А вот хозяйственные отчеты, которые он должен был проверять и отправлять выше, Ревизионная комиссия не получала годами. Фаминцыну было просто некогда, да и свободных писарей часто не было: все занимались переписыванием его бесконечных рапортов. Госпиталь продолжал ветшать.
Перестройка без конца
К началу XIX века Московский госпиталь дошел до самого плачевного состояния. Была проведена его очередная ревизия, и выяснилось, что на одной кровати лежали по два пациента, или «в лучшем случае» на двух кроватях трое. Плюс разруха, теснота, грязь и вечная беда — регулярные пожары.
Император Павел I, лично осмотрев некогда лучшую больницу города, распорядился составить смету на ремонт. Что и было сделано — общая сумма расходов на возрождение госпиталя оценивалась в 500 000 рублей. Как это ни удивительно, хотя денег в казне было немного, все ремонтные работы были проведены более или менее в запланированный срок.
Основное здание госпиталя, сохранившееся до наших дней, построено при Павле I в 1798-1802 годах в стиле классицизма по проекту архитектора Ивана Еготова. Посетивший госпиталь в 1823 году Александр I велел объединить переходами отдельные корпуса. После этого архитектурный облик госпиталя существенно не менялся.
Казалось, началась новая страница истории: на основные должности в госпитале провели конкурс, составили новое штатное расписание, исходя из того, что госпиталь будет принимать 1500 человек. При больнице была предусмотрена и аптека, и лаборатория, и даже собственная пивоварня для пациентов. Продолжала работать и медицинская школа. Преобразования были весьма кстати, так как Московский военный госпиталь сыграл важную роль во время войны 1812 года. Он оказался переполнен еще до взятия французами Смоленска. Что самое удивительное: много раз горевший, в огне 1812 года Московский военный госпиталь — уцелел.
Передовая больница
Хозяйственные неурядицы, которые сопровождали всю историю госпиталя, не прекратились после войны 1812 года. Но они не мешали развитию науки и совершенствованию лечения.
Врачи, работавшие в Московском военном госпитале, имели возможность ездить за счет казны за границу, осваивать последние достижения медицины и внедрять их в Москве.
Так, в конце XIX века здесь появилась ларингоскопия, водолечебница, дезинфекционная камера. Были тут тифозное, ревматическое, венерическое отделения, отделение нервных болезней и психиатрическое, а также женское и даже специальное отделение для арестантов. В 90-х годах XIX века при госпитале появилась своя лаборатория и рентгеновский кабинет. По набору возможностей Московский военный госпиталь был передовой больницей для своего времени.
Особую роль сыграл персонал госпиталя и его старший доктор Афанасий Шафонский во время страшной эпидемии чумы 1770-1772 годов. Чтобы избежать паники, случаи заболеваний замалчивались, выдавались за другие болезни. Шафонский и его коллеги распознали чуму и вели огромную работу по борьбе с эпидемией. Во многом благодаря их настойчивости были приняты гигиенические и санитарные меры, позволившие остановить распространение болезни. По окончании эпидемии он издал ее описание —«Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 гг., с приложением всех для прекращения оной тогда установленных учреждений».
Госпитальное хозяйство находилось под контролем военных комиссаров, регламентировалось и проверялось. Но оставалось при этом удивительно привлекательным для злоупотреблений. Главный военно-санитарный комитет в конце XIX века подробно фиксировал все нарушения и беспорядки в госпиталях.
Картина выходила весьма печальная: фальшивые расчеты о порциях, плохое отопление (температура в палатах - 4-5 градусов), непомерные расходы вина (две бутылки в день на больного!), преждевременная выписка больных и даже изготовление гробов из негодных материалов. Несмотря на все попытки навести порядок в госпитальном быте, дело шло так же, как и сто лет назад.
Воинственный век
ХХ век госпиталь встретил с новым названием: к 200-летнему юбилею ему было присвоено наименование «Московский генеральный императора Петра І военный госпиталь». Отметив круглую дату, он продолжил преобразования по плану, который нарушила Первая мировая война.
В 1914 году в первые месяцы войны ежедневно в госпитале находилось до 5000 человек. Для лечения особо тяжелых больных привлекали самых лучших врачей: здесь работали заслуженные профессора, авторы учебных пособий, по которым училось не одно поколение студентов. В их числе — хирург Владимир Розанов, который впоследствии оперировал Ленина после покушения, хирург Ромуальд Венгловский — ученый и педагог, автор руководства по оперативной хирургии, профессор Гилярий-Здислав Вильга — один из первых российских стоматологов и другие.
На территории госпиталя спешно возводили деревянные бараки, чтобы поставить в них дополнительные койки, а когда их не хватало, укладывали раненых прямо на соломе. Несмотря на колоссальную нагрузку, в госпитале сохранялись койки для неимущих, которые нуждались в помощи (девять). Этим больным выдавались также бесплатные лекарства. Проходили лечение здесь и военнопленные — более 1000 человек.
Опыт невероятно напряженной работы в условиях войны оказался скоро вновь востребован. Во время Великой отечественной войны Главный Московский коммунистический военный госпиталь (такое название больница получила в 1918 году) стал Главным военным госпиталем Красной армии. Сюда направлялись самые сложные пациенты, причем около 80% из них возвращались в армию. Консультантом госпиталя был Главный хирург Красной армии Николай Нилович Бурденко.
Николай Бурденко родился в 1876 году в Пензенской области. Поступил в духовную семинарию, собирался продолжить учебу в Петербургской духовной академии, но внезапно изменил решение и стал учиться на врача. Неоднократно вынужденный прекращать учебу из-за участия в политических акциях, он, тем не менее, окончил Юрьевский университет (Тарту) и стал заниматься военно-полевой хирургией. Во время Первой мировой войны отправился на фронт, организовывал эвакуацию, сортировку раненых, помогал налаживать работу полевых госпиталей. После войны занимался развитием нейрохирургии. Во время Великой Отечественной войны, несмотря на возраст (65 лет), Бурденко вновь отправился в действующую армию, оперировал в полевых условиях, был контужен, перенес инсульт и практически потерял слух.
В 1946 году, после смерти Николая Бурденко, его имя было присвоено госпиталю — он стал именоваться Главным военным госпиталем вооруженных сил СССР имени академика H. Н. Бурденко. В 1967 году учреждение снова сменило наименование, став Главным военным клиническим госпиталем имени академика H. Н. Бурденко.
История Московского госпиталя продолжается. Пройдя через все возможные этапы — процветание, забвение, разрушение, возрождение, подвиг и ежедневный труд — он сегодня остается старейшим российским лечебным учреждением, работа которого на протяжении истории ни разу не прерывалась. Да это и невозможно. Ведь, как писал Николай Бурденко: «Всегда вперед, после каждого совершенного шага готовиться к следующему, все помыслы отдавать тому, что еще предстоит сделать».
Дворец-казарма
Почти на всем протяжении XVIII века в Лефортове существовало два обособленных мира: в прошлом военная и ставшая разночинной слобода и дворцово-парковые ансамбли. Одной из жемчужин садово-парковой части района стал Летний Анненгоф, выстроенный для императрицы Анны Иоановны архитектором Растрелли. Эта парадная резиденция стала средоточием дворцовой жизни Москвы. При Елизавете Петровне она также оставалась одним из увеселительных центров города. А Екатерина II и вовсе затеяла расширить резиденцию и построить на ее месте помпезный императорский дворец в камне. Однако волею судьбы царственной заказчице не пришлось пожить в обновленной резиденции, и уже ее наследником Павлом I величественный и монументальный Екатерининский дворец был отдан…. под казармы. Так, внезапно и словно по прихоти фортуны, в эти места снова возвращается военный дух. К началу XIX века бывшая Солдатская слобода и комплекс дворцовых ансамблей постепенно становятся единым целым, формируя общее понятие «Лефортово». Этот район со временем приобретал все больше городских черт, однако обособленная слободская атмосфера здесь еще сохранялась.
Московский Анненгоф
С основанием Петербурга внимание царствующих особ к Лефортову не ослабло. Это повлияло на то, что в течение всего XVIII века здесь происходило формирование уникальных дворцово-парковых ансамблей. Так, усадьбу боярина Ф. А. Головина — образец западноевропейской архитектуры — Петр I использовал для государственных приемов и ассамблей. А в 1721 году и вовсе выкупил головинскую землю с уже ветшающим дворцом. Сам боярин Федор Головин умер за 15 лет до этого, а дети его усадьбой занимались плохо, что привело ее в упадок. У Петра были планы превратить Головинский дворец в императорский. Правда, осуществить их он не успел. Но через шесть лет после его смерти место облюбовала императрица Анна.
Анна Иоановна — дочь царя Ивана V, брата Петра I, с которым они какое-то время делили власть. Она не планировала становиться императрицей и вышла замуж за курляндского герцога, однако Верховный тайный совет пригласил ее на царствование после смерти Петра II. Власть ее должна была ограничиваться этим самым советом, однако Анна Иоанновна восстановила абсолютную власть монарха.
Анна Иоанновна любила роскошь. Это утверждение звучит как упрек, но, безусловно, ее любовь послужила и мощным толчком для развития российской архитектуры. Именно при Анне началось бурное строительство в Лефортове, где появилась новая императорская резиденция.
Анна Иоанновна была бы не Анной Иоанновной, если бы просто устроилась в чужих хоромах. Резиденция в бывшей усадьбе Головина начала обрастать барочными пристройками, выполненными известным архитектором Бартоломео Растрелли. Он же построил новый двухэтажный деревянный дворец, который и получил название Летний Анненгоф (Зимний Анненгоф к тому времени уже был построен в Кремле, его автором тоже был Растрелли).
Автор Анненгофа — Бартоломео Франческо Растрелли, сын скульптора Бартоломео Карло Растрелли, которого перевез в Петербург Петр I. Можно сказать, что Бартоломео Франческо был уже вполне обрусевшим архитектором. Работал он преимущественно в стиле барокко, в соответствии с тогдашними вкусами императорского двора, при Елизавете Петровне получил титул обер-архитектора. Руководил работами по созданию Большого Петергофского дворца, занимался Андреевским собором в Киеве и отвечал за перестройку царскосельского Екатерининского дворца. Среди известнейших его работ — Зимний дворец в Петербурге и Смольный монастырь. Несмотря на увлечение итальянским стилем, Растрелли был настоящим поклонником русского зодчества и добавлял в устоявшиеся каноны барокко много уникальных русских элементов.
Над созданием летней резиденции, по воспоминаниям архитектора, трудились 8000 человек. Речь шла не только о здании — рядом с дворцом был разбит роскошный сад. Сама Анна Иоанновна была очень рада тому, как исполнен ансамбль, — она писала, что ее «новопостроенные преславные палаты» ни в чем не уступят «другим, имеющимся в Европе таким же увеселительным дворам».
Отчет Бартоломео Растрелли гласил: «Я построил — большой двухэтажный дворец из дерева, с каменными погребами, наименованный Анненгоф, фасад которого, обращенный в сторону города Москвы, имел более 100 туаз (около 195 метров — прим. автора) в длину, не считая галерей, выходивших во двор и имевших в длину более 60 туаз; вместе с этим большим зданием там был сделан сад в сторону деревни, а также терраса напротив названного дворца, вся из тесанного камня, с большим спуском, над которым был сделан цветочный партер, окруженный пятью бассейнами, с фонтанами, украшенный статуями и вазами все в позолоте. Это большое сооружение состояло более чем из 400 комнат, помимо большого зала, и имело две парадные лестницы, также украшенные скульптурой, а в главных апартаментах плафоны были расписаны живописью. Это обширное строение было выполнено менее чем в четыре месяца, включая меблировку».
Генеральный план ансамбля и парка Анненгоф в Москве по стостоянию на 1742 год.
Разумеется, деревянный комплекс время от времени нуждался в обновлении, и в 1736 году его начали переделывать. Так называемый Верхний сад засадили (по легенде — за одну ночь, хотя верится в это с трудом) огромным количеством деревьев: липами, кленами и вязами. Эта роща стала называться Анненгофской. По всей площади парка стали рыть каналы и устанавливать фонтаны. Ежегодно на содержание Летнего Анненгофа выделялось около 30 тысяч рублей.
Сама резиденция Анны Иоанновны до нас не дошла, ее уничтожил пожар. На месте Летнего Анненгофа сделали галерею. По приказу императрицы Елизаветы Петровны рядом выстроили уже новый деревянный дворец, в котором она отпраздновала в 1742 году свою коронацию. Над этим дворцом тоже работал Растрелли, но уже в соавторстве с русским архитектором Михаилом Земцовым.
При Елизавете дворцу вернулось название — Головинский, в память о прежнем владельце этого места Федоре Головине.
Комплекс в Лефортове постоянно обновлялся, появлялись новые здания и сооружения, в основном предназначенные для развлечений: Оперный дом, Иллюминационный театр. На протяжении всего XVIII века в парке шли работы, планировка все время менялась, это можно проследить по сохранившимся чертежам: постройки появлялись, сносились, объединялись, через Яузу был переброшен мост.
Каменное здание дворца, дошедшее до наших дней, было построено уже при Екатерине II.
Новый дворец для новой императрицы
Екатерина II — в недавнем прошлом София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская — свергнув с престола своего мужа Петра III, приехала в сентябре 1762 года короноваться в Москву (венчание на царство традиционно происходило в древней столице). В Кремле новой императрице не понравилось, и она жила в старом Головинском дворце до лета 1763 года.
Во время эпидемии чумы 1771 — 1772 годов во дворце останавливался граф Григорий Орлов. Как раз в это время в Лефортове открыли Немецкое кладбище, на котором хоронили умерших от чумы католиков и лютеран. И в том же 1772 году в Головинском дворце в очередной раз вспыхнул пожар. Дело довольно обычное: лефортовские деревянные дворцы уже сгорали дотла в 1746-м и 1753-м — и это только точно известные даты.
Екатерине II надоели постоянные пожары в деревянных дворцах, и в 1773 году она повелела выстроить в Головинском саду, на фундаменте Летнего Анненгофа, новый величественный императорский дворец — из камня. Именно он сохранился в Лефортове до наших дней.
Екатерининский дворец в Лефортове. Литография Ф. М. Демам-Демартре. 1811 год.
Дворец заложили на две недели раньше Большого Кремлевского дворца Василия Баженова (этот проект, правда, так и не был исполнен: строительство повредило кремлевские храмы, и его остановили). Загородный дворец тоже возводили не без проблем — его строили 23 года! Этому, правда, были свои причины.
Главным руководителем стройки стал князь и архитектор Петр Макулов. Но к третьему году строительства выяснилось, что под его руководством кладка была проведена из негодного кирпича, разразился скандал — и Макулов был отстранен от работ. Стены разобрали и переложили. И вроде все было уже хорошо, но тут оказалось, что старый «анненгофский» фундамент слишком слабый для новых стен. И в 1778 году построенный дворец полностью разобрали и за два года возвели снова. Но к тому времени Екатерине разонравился прежний проект — она потребовала внести изменения в фасад и интерьер здания. По новым чертежам архитектора Джакомо Кваренги дворец доделывали еще несколько лет, а когда он был практически готов, Екатерина умерла. Ей так и не удалось в нем пожить…
К созданию дворца для Екатерины I в Головинском саду приложили руку выдающиеся мастера, по большей части итальянского происхождения, Антонио Ринальди, Джакомо Кваренги и Франческо Кампорези, а также Карл Бланк, происходивший из семьи французских гугенотов, переселившихся сначала в Германию, а потом в Россию. В результате их работы получился идеальный образец русского классицизма. Сохранившаяся лоджия уличного фасада включает портик из 16-ти коринфских колонн из серого песчаника. Между колоннами — чугунная решетка, которая подчеркивает монументальность классицистического ансамбля.
Большой Екатерининский дворец. Художник А. П. Цесевич.
Долгострой обошелся казне в 3600000 рублей. Но ансамбль получился грандиозным (на тот момент это был самый большой императорский дворец в Москве и ее окрестностях).
Казарма для военных
Дождавшись, наконец, в 1796 году трона, Павел І велел остричь деревья в Головинском саду «в виде петухов и павлинов, и тож и прочими геометрическими фигурами без малейшего упущения», а матушкин дворец, внутреннее убранство которого еще не было завершено, немедленно превратил в казармы, распорядившись квартировать в этом идеальном образце русского классицизма солдат полицейского полка Николая Архарова. Как раз благодаря этому персонажу, вошедшему в историю разработчиком системы суровых мер по подавлению преступности в Москве, «архаровцами» стали называть сначала полицейских, а со временем и самих хулиганов и правонарушителей.
Вещи из дворца, которые «годны быть могут» велено было перенести в Кремлевский и Лефортовский дворцы. Здание резиденции поспешно перестроили согласно его новому функциональному значению, и 1 октября 1797 года в нем разместился архаровский полк.
Перед царской резиденцией, на месте разрушенного Оперного театра, устроили плац. Для его организации также была вырублена передняя часть Верхнего сада, остатки которого сегодня составляют два сквера: Краснокурсантский и парк Казачьей Славы. Лефортово вновь превратилось в военный центр.
Во время наполеоновского нашествия Екатерининский дворец сильно пострадал. Восстанавливал его архитектор Осип Бове.
До 1824 года во дворце квартировали восемь батальонов Московского гарнизонного полка. Позднее в помещениях бывшего дворца разместили сначала Смоленский кадетский корпус, переименованный в Московский кадетский корпус, а в 1838 году — в 1-й Московский кадетский корпус. А в декабре 1849 года во дворце обосновался и 2-ой Московский кадетский корпус.
В построенных одновременно с дворцом служебных помещениях, получивших за красный цвет название Красные казармы (сейчас это здания № 2 и № 3 по Красноказарменной улице, возникшей на месте существовавшего здесь внутреннего дворцового проезда), тоже расположили военных. Сначала в них обосновался Учебный стрелковый (карабинерский) полк, а в середине 1860-х годов — Московское пехотное юнкерское училище, более известное как Алексеевское военное училище.
Позже казармы были расширены, а в 30-х годах XIX века для 3-го Московского кадетского корпуса построили совершенно новое здание (дом № 4/1 по Красноказарменной улице, тоже красного цвета), в советское время это здание стало называться Лефортовскими казармами.
Лефортовская слобода, Екатерининский дворец, Красные и Лефортовские казармы на Плане Москвы 1838 года.
Военная жизнь Екатерининского дворца и Красных казарм продолжается до сих пор. В 1937 году во дворце разместилась Военная академия бронетанковых войск.
Военная академия механизации и моторизации РККА имени Сталина была создана в 1932 году. С 1937 года размещена в здании Екатерининского дворца в Москве. В годы войны стала крупнейшим учебным заведением по подготовке офицеров-танкистов. С 1933 года по 1961 год носила имя Сталина (Военная ордена Ленина академия бронетанковых и механизированных войск Красной Армии имени И. В. Сталина), с 1967 года — имя маршала Родиона Малиновского. В 1998 году в результате реорганизации вошла в состав Общевойсковой орденов Ленина и Октябрьской Революции, Краснознаменной, ордена Суворова академии Вооруженных Сил РФ.
В настоящее время здесь располагается Общевойсковая академия Вооруженных Сил Российской Федерации. Красные казармы тоже принадлежат Министерству обороны — в них находится общежитие академии, а в Лефортовских казармах — 154-й отдельный комендантский Преображенский полк.
В 2000-е мэрия Москвы вела переговоры с военными о передаче комплекса городу, но пока они успехом не увенчались. Военные учреждения прочно обосновались в этих зданиях и не стремятся покидать их. Так сохраняется еще в Лефортове атмосфера давно растворившейся в городе Солдатской слободы.
На этом мы прощаемся с вами, друзья. Узнать о Солдатской слободе еще больше и воочию увидеть сохранившиеся исторические и природные памятники этого района можно на нашей прогулке «Лефортово: по следам истории». Также у нас много других экскурсий по Москве — не менее интересных и увлекательных. Присоединяйтесь к нам и знакомьтесь с Москвой ближе!