Тень Лефорта

 
Между славным и между великим
мужем великое находится различие;
славным может быть злого и
порочного сердца человек, но
великим таковой быть не может.
И.И. Голиков.
"Историческое изображение жизни Ф.Я. Лефорта"
 
Лефортово… Это слово я впервые услышал лет этак тридцать назад, когда переехал сюда из самых недр пушкинской Москвы, из Харитоньевского переулка. Помните: «У Харитонья в переулке остановился наш возок…»? Впрочем, тут тоже все было отмечено печатью великого поэта: место, где он родился, крестился, жил первые годы. Но называлось оно – Немецкая слобода. Именно здесь еще при отце Петра Первого – царе Алексее Михайловиче – были поселены все иностранцы, немцы, как тогда именовали англичан, голландцев, швейцарцев, немцев, шведов (немцы, значит, немые, не говорящие по-русски).
 
Собственно Лефортово – несколько дальше, за Яузой; там и парк, и казармы, и Введенское (бывшее Немецкое) кладбище, и печально знаменитая Лефортовская тюрьма, и «Первая петровская гошпиталь» (ныне военный госпиталь им. Н.Н. Бурденко). Имя Петра доминировало. Лефорт был неизвестен. В школе такого не проходили. И только по роману А. Толстого можно было понять его значение. 
 
 
Петр I. Гравюра Гюнста с портрета Г. Кнеллера. 1697 год.
 
Интерес к истории пришел позже, Заинтриговал Лефортовский дворец – тяжелые низкие корпуса, массивная арка, а там, за воротами, – загадочный мир, какой-то архив. И подумать только – семнадцатый век! Это будоражило воображение.
 
Соседний Слободской дворец, ныне здание Университета им. Баумана, где я учился, было намного моложе – XVIII и XIX веков. А тут – семнадцатый. Но у входа стоял постовой в синей форме лейтенанта милиции. Правда, примерно в это же время Ю. Нагибину удалось проникнуть во двор и описать «мерзость запустения», там парящую. Я же этого разочарования тогда счастливо избежал.
 
«Неужели ты поедешь в эту ужасную Россию, мон ами, – писала матушка, дочь бургомистра Лекта из Женевы в Голландию, туда, где болтался ее непутевый сын Франциск, – там ведь круглый год снег, а люди совсем дикие!» Она, как почти все француженки, была немного домоседка, и ей совсем не хотелось, чтобы младший из ее семи сыновей, красавец Франциск, на которого заглядывались все девушки в округе, покидал уютный, добропорядочный дом и уезжал на край света, в какую-то страшную страну. Да и что это за карьера? Куда как лучше идти по стопам родителя, одного из самых уважаемых людей в городе, заниматься торговлей, благо дело налажено, есть и учителя и связи – не пропадешь. А тут? И потом – ведь может случиться война! Еще убьют где-то далеко, на краю земли. Ужасно!
 
Но пока, как и полагается в классическом жизнеописании, вернемся к истокам.
 
Ф.Я. Лефорт. Гравюра П. Шенка. 1698 год.
 
Род Лефорта происходит из Шотландии. Затем Лефорты обосновались в Кони, в княжестве Пьемонт, а оттуда в XVI веке переселились в Женеву, где прадед Франца, Жан-Антуан Лефорт, «препровождал жизнь в тишине, упражнениях в тех простых и мирных добродетелях, которые драгоценны в очах мудрого». Отец Франца, Иаков Лефорт, был уже членом Великого Совета республики. В 1656 году от супружества его с Франциской Лект, происходившей из знатной фамилии, родился сын Франц. Дети воспитывались в строгих правилах кальвинизма, и в душе Франца на всю жизнь поселилось то внутреннее чувство, которое он называл «страхом Божьим».
 
После недолгого пребывания в Марселе, куда его отправил отец для учебы к знакомому богатому купцу и где он вместо этого поступил служить в крепостной гарнизон кадетом, Франц вернулся в Женеву. И здесь познакомился с сыном курляндского герцога Карлом Яковом. Вот он-то и сбил бедного Франца с пути истинного. Да, они были, конечно, похожи. Оба здоровые, высокие, сильные и ловкие. Карл Яков объездил всю Европу, много видел и знал. А какая у него жизнь – путешествия, сражения, балы, приемы! Красавицы, которых можно похитить! Да и похищать не надо – сами прибегут, ведь он станет офицером, смелым, красивым, бравым! Но суровая, ханжеская семья не оставляла Лефорту почти никакой надежды на новую жизнь.
 
И все же решение принято. Франц отправляется в Голландию, чтобы служить под начальством герцога курляндского. Отец скрепя сердце дал ему 60 гульденов на дорогу, отказав в рекомендательных письмах к знакомым купцам. И как ни рвался Франц из Женевы, разлука с родителями сильно опечалила его.
 
В Голландию Франц прибывает в августе 1674 года, в самый разгар войны с Францией. Лефорт со всем пылом юности бросился в пучину опасности. После взятия крепости Граве на Маасе, где он отличился, Франц получил разрешение съездить в Амстердам и разузнать там от свой своих соотечественников о здоровье отца. В Амстердаме его ждало письмо от старшего брата Ами с известием о кончине родителя. Лефорт был потрясен, сознавая свою виновность перед отцом, которого часто огорчал непослушанием.
 
Не получив никакого наследства и не надеясь занять место секретаря при курляндском герцоге, он настолько пал духом, что готов был вернуться в Женеву. Но уныние длилось недолго. Опять на выручку пришел случай. В крепости Нимвегене, где велись переговоры о мире, Лефорт познакомился с полковником Фан-Фростеном, набиравшим охотников для военной службы в далекой Московии. Он предложил Лефорту чин капитана. Денег для проезда в Архангельск дал купец из Амстердама, приятель его покойного отца.
 
Плавание от Амстердама до Архангельска продолжалось шесть недель. Ровно за пять месяцев до кончины царя Алексея Михайловича, 25 августа 1675 года, во время ярмарки пришли с моря к Архангельску на голландских кораблях служилые иноземцы во главе с полковником Фан-Фростеном, всего четырнадцать человек. Среди них был и Франц Лефорт.
 
Встретил прибывших двинский воевода Федор Полуэктович Нарышкин, дядя царицы Натальи Кирилловны. Слыл он человеком образованным и неглупым, при виде иноземцев не крестился и не вскрикивал в испуге: «Чур меня!» Но служака был справный и потому без царского указа отпустить их в Москву не посмел. Отправив бумагу об иностранцах царю, назначил им корм «неповелику» – по полтине в день всем. Так что женевцу нашему пришлось пробиваться в день всего на 3 копейки. На селедку, хлеб и квас, правда, хватало. Но не более.
 
Только в ноябре 1675 года пришел царский указ: «Полковника Фан-Фростена с товарищами выслать за море, а к Москве не отпускать и корм им прекратить…» Но близилась зима, и возвращаться на кораблях в Европу было поздно. В ответ на слезную челобитную царю пришло, наконец, позволение выпустить иноземцев к Москве «на их харчах и проторях». Целых шесть недель, большей частью пешком, добирались они до столицы. Прибыли в Москву 26 февраля 1676 года, уже при Федоре Алексеевиче.
 
Но испытания только начинались. Молодой царь принял иноземных офицеров, а 4 апреля велел им объявить, что они для службы не пригодны. Что явилось причиной такого решения, сказать трудно.
 
Некоторые из прибывших отправились обратно в Европу, некоторым разными путями удалось все же поступить на государеву службу. Лефорт же, не имея никаких определенных планов, решил на свой страх и риск остаться в этой непонятной, загадочной стране, к которой несмотря на все трудности, его неодолимо влекло.
 
Он поселился, согласно положению об иноземцах, в Немецкой слободе. Там и прожил какое-то время без дела, без денег, на счет голландских купцов, полюбивших его за блистательный ум и разгульный характер. Участие Лефорта в Чигиринских походах, о чем пишут некоторые авторы, весьма сомнительно. Во всяком случае, Патрик Гордон, оставивший подробное описание этих кампаний, имени его в то время не упоминает. Тогда же у Лефорта появились сомнения в правильности сделанного выбора. Под влиянием английского посланника сэра Гебдона он даже собирался навсегда покинуть Россию.
 
Но волею судеб (началась война с Турцией, и иноземным офицерам запретили уезжать из страны) Лефорт остался. А тут еще и роман приключился с единственной дочерью богатой вдовы подполковника Суге, девицей Елизаветой. Мать Елизаветы, происходившая из фамилии фон-Бокговен, с 1648 года жила в России, куда семья ее переселилась из Англии вследствие гонений на католиков. Она долго не соглашалась на брак своей дочери. Сказалось, вероятно, различие вероисповеданий. Вражда между католиками и кальвинистами в XVII веке достигла апогея, и мать Елизаветы, вероятно, не могла забыть жутких сцен расправ пуритан с католиками.
 
Однако дочь, плененная красивой наружностью высокого, статного двадцатидвухлетнего Лефорта, очарованная веселым нравом и добрым сердцем молодого поклонника, влюбилась в него без памяти и тайно отдала ему свою руку. Матери ничего не оставалось, как простить их, и Лефорт при содействии новой родни, в частности генерала Гордона, поступил на русскую службу. 
 
В конце 1678 года Лефорт получает чин капитана и назначается командиром роты, входившей в состав гарнизона Киева и принадлежавшей корпусу князя В.В. Голицына. В начале 1679 года Лефорт прибыл в Киев, комендантом которого был Патрик Гордон. Два с половиной года прослужил Лефорт в Киеве, участвовал в походах против турок, отличился и получил за это отпуск к родным в Женеву.
 
Шел столь важный для судьбы России 1682 год. 27 апреля в Кремле в возрасте двадцати лет скончался царь Федор Алексеевич, единственный из Милославских благосклонно относившийся к своему младшему брату по отцу Петру и его матери Наталье Нарышкиной. Борьба за власть между Милославскими и Нарышкиными совпала с восстанием стрельцов в Москве. Восставшие овладели положением в столице, расправились со многими боярами. По их желанию первым царем объявили Ивана Алексеевича (сына Милославской), Петр стал вторым царем, а Софья, их сестра, – регентшей при них.
 
Как раз в это неспокойное время Лефорт возвращался в Россию. Друзья советовали переждать смуту где-нибудь за границей, поскольку ожидали неприятностей для иноземцев. Но не таков был Лефорт.
 
В октябре 1682 года он появляется в Троице-Сергиевом монастыре, где отсиживалась царская семья. Здесь его представляют царям Петру и Ивану и допускают к целованию рук. С этого времени начинается стремительное продвижение Лефорта по служебной лестнице. Судьба, казалось, особо благоволила к красивому и смелому женевцу. Сыграли роль и обходительность Лефорта, его добрый нрав, живой и острый ум, дипломатические способности. Вследствие покровительства князей Голицыных, знавших Лефорта еще по Киеву, он получает чин майора, а затем и подполковника.
 
B 1687 году Лефорт, уже произведенный в полковники, набирает себе полк, который по его имени был назван Лефортовским. В состав полка вошли переодетые в немецкое платье стрельцы, а также 50 человек из новоприбывших иностранных солдат. На обширном пустыре, на левом берегу Яузы, как раз напротив своего дома, Лефорт устроил плац, где обучал военному искусству. Там же выросла и слобода в 500 домов для солдат и офицеров. Позже она стала именоваться Лефортовской.
 
Офицер лейб-гвардии Семеновского полка.. Литография середины XIX века.
 
Стрельцы московских стрелецких полков Лутохина и Ивана Полтева в 1674 году. Литография середина XIX века.
 
В конце 80-х годов реальная власть была еще в руках Софьи. Петр и его мать никакой роли в политических делах не играли. Село Преображенское было местом своеобразной ссылки. Но смириться с потерей власти Наталья Кирилловна, конечно, не могла. Были у нее и свои сторонники. Среди них – патриарх Иоаким и монахи Троице-Сергиевой обители. В Преображенское из кремлевских хранилищ часто привозили оружие, порох, знамена, барабаны. Большую часть времени Петр отдавал воинским играм –  «потехам». К ним он привлек целую толпу сверстников и «робяток» постарше – бывших сокольничих, конюхов.
 
На полях у села Преображенского разыгрывались настоящие баталии. Позже Гордон так описал это в своем дневнике: «Мы бились партиями и с такою запальчивостью, что многие были ранены и обожжены порохом».
 
A совсем недалеко от Преображенского находилась Немецкая слобода, или Кокуй, как ее называли по протекавшему здесь ручью, который впадал в Яузу. И совершенно естественно, что живой и любознательный Петр, бродя в окрестностях Преображенского, часто бывал и в Немецкой слободе, благо тут было чему поучиться. Здесь у него завелось много друзей. Это и шотландец генерал Патрик Гордон, и один из строителей первого русского корабля «Орел» голландский плотник Бранд, и Франц Тиммерман, ученый голландец, дававший Петру первые уроки по арифметике, геометрии и фортификации. В Немецкой слободе познакомился Петр и с блестящим, остроумным Лефортом, который ему сразу пришелся по душе. Кроме всего прочего, Лефорт прослыл уже довольно опытным воякой, и Петру его знания были просто необходимы. Ученик начал быстро и успешно перенимать опыт учителя. Этому способствовало и то, что у них оказалось много общего в характере, и даже большая разница в возрасте (Лефорт был на 16 лет старше Петра) не могла помешать их дружбе.
 
3 сентября 1690 года царь впервые почтил своим присутствием дом Лефорта, к тому времени уже генерал-майора. Вскоре этот особняк на правом берегу Яузы, отделанный на французский лад, с изяществом и даже роскошью, становится любимым местом отдыха государя и его свиты.
 
В один из приездов Петра Лефорт устроил на пруду перед домом настоящий морской бой. Солдаты Лефортовского полка, одетые в морскую форму, действовали как заправские «морские волки». Стреляли пищали, грохотали пушки, развевались знамена, надувались ветром паруса. Петр пришел в восторг. С этого момента мысль о создании русского флота уже не покидала его.
 
Летом 1693 года Петр приезжает в Архангельск вместе с Лефортом и впервые в жизни выходит на яхте в открытое море. Позже в Воронеже они руководят строительством первых судов. Этот флот был необходим для предстоящего похода против турецкого Азова, запиравшего России путь из Дона в Азовское и Черное моря. Кроме того, со взятием Азова Петр связывал и честолюбивые замыслы – победа над турками упрочила бы положение России в Европе, а Петра украсила бы венком полководца-победителя. К европейской славе царь был зело чувствителен, да к тому же его друг Лефорт, этот, по выражению князя Б.И. Куракина, «дебошан французский», давно подбивал Петра совершить вояж в Европу.
 
Уже после первого Азовского похода в 1695 году Лефорт становится адмиралом русского флота. Какой парадокс! Поход в общем-то оказался неудачным. Азов остался за турками, да и флота как такового еще не было – не успели построить. А этот Лефорт, подданный крохотной сухопутной Швейцарии, не обладавший никакими познаниями в области навигации и кораблестроения, объявляется первым русским адмиралом! Но Петр умел смотреть в будущее. И интуиция редко подводила его.
 
B 1696 году во время второго похода Азов был взят. Успешные действия флота под командованием Лефорта в значительной степени обеспечили победу русских войск. Торжественный вход победивших войск в Москву возглавлял Лефорт.
 
Вот как описывает въезд Лефорта в Москву историк Д. Бантыш-Каменский:
 
«Везен был в столицу на колеснице, сделанной наподобие морской раковины, блиставшей повсюду златом и лазурью, и украшенной изображениями наяд, тритонов и пр. Колесница сия была запряжена шестью прекрасными лошадьми, богато убранными, и Лефорт сидел в оной в белом мундире, обложенном серебром, с начальничьим в руке жезлом и окруженный своими адъютантами. За ним несен был адмиральский его штандарт, в сопровождении трех тысяч морских служителей и войска, перед которыми развевались знамена, флаги и вымпелы.
 
Петр сам, в простом мундире, шествовал пешком с прочими офицерами перед бомбардирскою своею ротою».
 
Однако главное дело жизни Лефорта было впереди. Петр уже давно помышлял о поездке в Европу. Только побывав в других странах, можно было понять, «чем государство богатеет». Именно Лефорту принадлежит заслуга сближения царя со многими иностранцами. Это он преподал Петру первые уроки государственности, разъяснял ему суть торговли между разными странами, необходимость строительства дорог и торгового флота, создания портов и усиления купечества. «Воззрите, Ваше Величество, на Голландскую карту, – говорил Лефорт. – Она не что иное, как малый уголок земли бесплодной, но торговлею и рачением обогатила себя и республику довела до могущества, равняющего ее с великими державами».
 
Вот с этой-то Голландии и решил начать свое путешествие по Европе Петр, к слову, и языку голландскому обучил его Лефорт, и с мастерами голландскими корабельными знаком он был еще по Немецкой слободе. Маленькая аккуратная Голландия с трудолюбивым и энергичным людом, может быть, потому и вызывала симпатии Петра, что была полной противоположностью громадной, бестолковой, отсталой России, с ненавистным ему патриархальным бытом, косностью, боязнью всего нового, ленью и невежеством.
 
А вперед себя царь решил послать детей знатных дворян и вельмож «для изучения инженерству, кораблестроению, навигации, механике, архитектуре и многим художествам и мастерствам, казавшимся, по их мнению, низкими родам их, ни мало не представляя себе, что Великий Государь тем самым их и всех подданных своих хотел извлечь из невежества, за каковых их повсюду тогда принимали, и доставить им место между просвещенными народами».
 
Вообще-то целей у Великого посольства было несколько. Во-первых, создание союза христианских государств против турок. Во-вторых, изучение кораблестроения и мореплавания. В-третьих, воспитание своих подданных на лучших европейских образцах. В-четвертых, вербовка специалистов для работы в России (как военных, так и штатских), В-пятых, расширение торговли, налаживание непосредственных связей с иноземными купцами.
 
Во главе Великого посольства Петр назначил генерал-адмирала Лефорта как человека светского и обходительного, знатока европейских обычаев. Вторым послом стал генерал Ф.А. Головин, глава Посольского приказа, тонкий и опытный дипломат. Третьим был думный дьяк П.Б. Возницын, человек основательный, непроницаемый, старой закалки. Царь назвался Петром Михайловым и был записан в путевой журнал урядником Преображенского полка. 9 марта 1697 года Великое посольство в составе 250 человек двинулось из Москвы.
 
До сих пор у историков нет единого мнения относительно причин, побудивших Петра ехать инкогнито. Думаю, он сознавал свою неопытность в дипломатии (а она все-таки была основной целью посольства) и мудро решил остаться в тени, отведя главные роли более опытным дипломатам. Для себя же выбрал удобную позицию наблюдателя, впрочем, всегда готового вмешаться в решающий момент. Кроме того, Петр избежал многих придворных церемоний, которые молодой царь терпеть не мог. И, скрывшись под чужим именем (конечно же весьма условно), он мог отдаться изучению наук и ремесел, а это как раз и было его любимым делом.
 
Петр не ошибся, целиком положившись на ум, находчивость и опыт своего друга Лефорта, возглавившего посольство. В Голландии он познакомил царя с ученым бургомистром Амстердама Николаем Витзеном, который, побывав в России, изучил русский язык. Тот, в свою очередь, свел государя со многими сведущими в науках людьми, водил его «в их собрания, в коих Петр слушал ученые их диссертации и диспуты о разных важных материях, из которых приятнейшими были для него о науке мореплавательной и о румбах морских ветров».
 
Петр бывал в кунсткамерах и библиотеках, на мануфактурах и мельницах, в кузницах и на верфях. Успел проникнуть в секреты Амстердамского банка и заключил несколько сделок с местными купцами.
 
Петр I в музее древностей Якоба Вильде в Амстердаме. Гравюра Марии Вильде. 1700 год.
 
Недовольный слабостью голландских мастеров в теории кораблестроения, он отправляется в Англию для изучения процветавшей там «корабельной архитектуры». И пока Петр был в Англии, Лефорт нанял в Амстердаме множество людей для службы, купил семь военных кораблей, припасы, орудия и все отправил в Россию.
 
Один из знакомых Лефорту книготорговцев открыл в Амстердаме русскую типографию. Он получил от Петра привилегию печатать книги по разным отраслям знаний (кроме церковных) на русском языке, «дабы подданные царя научились из того познаниям и вкусу».
 
На обратном пути в Москву посольство остановилось в Вене. Здесь предстояли непростые переговоры с императором Леопольдом о союзе против турок. Они не были особо успешными – сказывалась неопытность русских дипломатов и слабость влияния России на европейские дела, ее изолированность в экономике, торговле, политике.
 
Царь намеревался посетить Венецию, стремясь и там найти союзника, но тут из Москвы пришло известие о бунте стрелецких полков. Бросив посольство, Петр со свитой помчался в Россию. Уже в Польше он узнал о разгроме восставших стрельцов. 25 августа 1698 года царь вернулся в Москву.
 
Предстоял суд над стрельцами. Петр был в ярости. Ненавистный образ сестры, ее сородичей и друзей, Милославских и Шакловитых ожил в его воображении. И полетели головы! Было казнено более тысячи человек, многие отправились в ссылку. Только под окнами монастырской кельи, где жила Софья, повесили 240 стрельцов! Грозила казнь и самой Софье, и точно вышло бы так, если б не заступничество Лефорта.
 
«Она многократно, с четырнадцати еще лет своих восстала на жизнь мою!» – восклицал Петр. «Пускай так, – отвечал ему Лефорт, – но Вы при всем том не должны умерщвлять ее, если только Ваше Величество не почитаете мщения дороже славы своей…» Это был один из первых уроков милосердия, преподанных российскому самодержцу. Многие ли из подданных осмеливались говорить такое владыкам и гораздо позже?
 
Простив не только Софью, но и всех ее сообщниц – монахинь и девок, Петр умчал в Воронеж, предоставив Лефорту вершить суд дальше по своему разумению. А тот помиловал остальных, не видя проку в устрашении и озлоблении. «Государь должен наказывать злодеяние, но не приводить в отчаяние злодеев, первое есть следствие правосудия, а последнее есть действие жестокости», – говорил Лефорт.
 
Но недолго оставалось жить царскому любимцу; открылись раны, полученные еще в молодости, в походах, Лефорт заболел и слег. Петр из Воронежа ежедневно посылал курьеров в Москву, справляясь о здоровье своего друга. 12 марта 1699 года Лефорт скончался. Ему не исполнилось и сорока четырех лет. Петр, примчавшись в Москву, воскликнул: «На кого я теперь могу положиться? Он один был верен мне!»
 
Да, Лефорт был верен и бескорыстен, честно служил своей второй родине. Денег, оставшихся после него, не хватило даже на погребение, и все расходы принял на себя Петр. 
 
Похоронили Франца Яковлевича Лефорта по лютеранскому обряду недалеко от его дворца. Но вот тут и начинается загадочное. По какой-то причине уже в XIX веке его решили перезахоронить на Немецком кладбище. Как это происходило? Пока неясно. Последнее конкретное упоминание о гробе Лефорта встречается в дневнике историка И.И. Снегирева: «В 1839 году гроб его находился в погребе, в доме Ямщикова у Госпитального деревянного моста в Лефортове».
 
Вот и все. Жизнь короткая и поучительная. Что можно еще сказать о Лефорте? Вояка, торговец, авантюрист? Наверное, авантюрист. Любая эпоха преобразований рождает авантюристов, ҳотя и среди них не все одинаковы. После Лефорта появился другой фаворит, тоже талантливый, но отнюдь не бескорыстный, – Меншиков. Ну а закончилась эпоха, как это часто бывало с революциями в России, сильнейшей реакцией. Громадную телегу государства Петр разогнал до такой скорости, что не всякий мог ею править. Меншикова она выбросила на первом повороте. Ну а последующим правителям пришлось сильно притормозить ее бег. Можно по-разному смотреть на преобразования Петра. Но в одном нельзя отказать великому самодержцу – в умении находить и подбирать талантливых людей. Окружение Петра состояло из ярких и самобытных личностей, многие из которых несправедливо забыты. Лефорт был одним из них.
 
Решая сегодняшние проблемы, не всегда нужно уповать лишь на новое. Как известно, в истории многое повторяется. И, вспоминая славное имя Лефорта, убеждаешься, что он точно определил все задачи России и наметил пути выхода из вековой ее отсталости. Именно Лефорт одним из первых осознал, насколько опасно чрезмерное подчинение торговли и производства центральной власти, от чего он не раз предостерегал царя. К сожалению, Петр не смог до конца преодолеть вековых предрассудков, не сломил он и деспота в себе самом. Энергией и жестокостью своей Петру удалось добиться значительных преобразований, но после его смерти сразу наступил упадок. Крепостные рабочие бежали с заводов. Да и останься они там, вряд ли крепостной труд мог дать высокую производительность. Европа, имеющая свободный рынок, свободных предпринимателей и свободных рабочих, быстро обгоняла Россию.
 
Кстати, Лефорт был ярым противником рабства. Напомним, что он освободил всех своих дворовых крепостных. Всякая деспотия была ему чужда. Он неоднократно спасал людей от царского гнева. С простыми людьми был неизменно доброжелателен. При этом Лефорт никогда не злоупотреблял доверием царя, не стремился, выдвигая иностранцев, оттеснять русских. Наоборот, он всегда внушал юному государю, что ему нужно иметь хороших, талантливых помощников прежде всего из русских.
 
Читая высказывания Лефорта, иногда кажется, что он живет в наше время. Вот его слова, обращенные к Петру: «Изобилие продуктов России во всяком роде, необходимо нужных для всех государств, привлекут в пристани твои все торговые народы, а с ними и всякого звания ученых и художников, которые поселятся в ней, неизреченные доставят выгоды, и подданные твои нечувствительно приобретут от них знание в кораблестроении, в мореплавании, в искусстве крепостного устроения… равно как и в художествах, а паче в металлургии, столь нужной для земель твоих… Наконец, не забудьте, Государь, и того, что нужно учредить Вам лучший распорядок во внутренних доходах Ваших и исправить многие вкравшиеся в них злоупотребления».
 
Можно не со всем соглашаться, но звучат эти наставления вполне актуально.
 
Эскиз фасада Лефортовского дворца со стороны реки Яузы. Дворец был построен для адмирала Лефорта в 1696-1699 годах по указу Петра I .
 
Бывший дворец Лефорта стоит на углу Лефортовской площади, в начале бывшего же Коровьего брода (ныне 2-я Бауманская улица). Стоит, как крепость, низкий, тяжелый. Маленькие окна в решетках, двухметровой толщины стены, въездная арка, манящая в глубь двора.
 
A строил дворец «постельный истопник, каменных дел мастер» Дмитрий Аксамитов. Приложил руку и Петр – рисовал интерьеры, им самим задуманные или подсмотренные в Голландии. Но и месяца не пожил государев любимец в роскошном дворце, смерть застигла его в расцвете лет.
 
После кончины Лефорта здание было передано в ведение Посолького приказа, но фактически здесь распоряжался царь. Петр устраивал во дворце свои знаменитые ассамблеи, приемы, празднества, потехи. Вот как описывает свадьбу царского шута Феофилакта Шанского голландец де Бруин:
 
«Свадьба самая праздновалась в Немецкой слободе в доме генерала Лефорта, недавно умершего. Это было громадное каменное здание в итальянском вкусе, в которое нужно было входить по лестнице с правой и левой стороны по причине большого протяжения самого здания. В нем были великолепные комнаты и прекрасная зала, драпированная красной тканью, в которой, собственно, и праздновалась свадьба».
 
Здесь же в декабре 1702 года в большой зале устроили выступление русских артистов. Удивленные зрители впервые услышали не иноземную, а родную речь. Премьера российского спектакля имела большой успех.
 
Однако политические и военные события все чаще требуют присутствия царя в Петербурге. Поэтому в январе 1707 года он «подарил Лефортов дом в Москве и 2000 рублей на постройки князю Меншикову».
 
«Светлейший» решает перестроить дворец в европейском вкусе. Для этого приглашается известный зодчий Джованни Мариа Фонтана. По его проекту в течение 1707–1708 годов к дворцу пристраиваются двухэтажные корпуса, образующие каре, замкнутое массивной аркой. С внутренней стороны на уровне второго этажа проходит открытая галерея на манер гостиного двора. Так в Москве появился первый в России городской дворцовый ансамбль в стиле раннего классицизма.
 
Дом Лефорта в Немецкой слободе. Гравюра начала XVIII века. 
 
После смерти Петра I для Лефортовского дворца наступила самая драматичная пора. Сослан в далекую Сибирь всесильный фаворит Меншиков. В кругу приближенных к юному Петру II выделяются князья Долгорукие. Место Марии Меншиковой занимает Екатерина Долгорукая. Она делается новой невестой царя. 30 ноября 1729 года в большой зале дворца в присутствии царицы-бабки, царевен, духовенства во главе с самим Феофаном Прокоповичем свершился обряд их обручения.
 
Но государь неожиданно умер, а Долгоруких постигла участь Меншикова – ссылка в Сибирь.
 
С тех пор цари российские боялись жить в злополучном дворце.
Он горел, перестраивался после эпидемии чумы 1771–1772 годов, использовался как лазарет. В конце XVIII века снова перестраивался по проекту М.Ф. Казакова. В 1812 году горел и пришел в полное запустение. В 1835 году дворец передали из казны в Военное ведомство для размещения там 2-го Московского кадетского корпуса.
 
Тридцать лет спустя здесь расположился Лефортовский архив – хранилище военной истории государства Российского, а в 1925 году под крышей дворца объединились крупнейшие военные архивы старой России: Лефортовский, Военно-ученый, Московский военно-окружной. Так был создан Центральный государственный военно-исторический архив СССР (Примечание: ныне – Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА)). Сейчас в нем собрано более трех миллионов дел. Архив является главным хранилищем материалов по военной истории и истории вооруженных сил России со времен Петра I и до 1918 года.
 
Итак, попробуем войти в это легендарное здание.
 
Картина "Дворец Петра I на Яузе" (Лефортовский дворец). Художник - А.П. Цесевич. 
 
Если вы по лестнице, выложенной чугунными плитами, подниметесь на второй этаж, то окажетесь как раз рядом со знаменитой «большой столовой палатой», где в 1722 году Петр праздновал заключение Ништадтского мира. Повернув в другую сторону, можно попасть в читальный зал архива с портретом Франца Лефорта. Пожалуй, это единственное напоминание о прежнем владельце дворца – первом российском адмирале. Увы, сегодня и среди историков не много людей, которые могут что-то рассказать об этом сподвижнике Петра. А у москвичей, даже коренных, Лефортово ассоциируется лишь с глухим, мрачным районом, рынком, тюрьмой…
 
Но давайте направимся дальше, в святая святых архива, туда, где хранятся бесценные, уникальные документы, живые свидетели нашей истории. И вот вы попадаете в темные кельи со сводчатыми потолками и сырыми стенами. Атмосфера каземата, лишь деревянные (сейчас уже частично железные) стеллажи, до самого потолка забитые картонными коробками с делами, напоминают о том, что мы в архиве. Местные остряки говорят, что ночью здесь бродит тень Лефорта, пугая дежурных. Не знаю, как насчет Лефорта, но некий дух все же витает в этих стенах, где на стеллажах в многочисленных картонных коробках лежат спрессованные бумажной тяжестью судьбы, голоса тысяч людей, живших в XVIII, XIX, XX веках. Если современные мистики правы и мысль действительно не исчезает, то какая же концентрация ее должна быть здесь, в этих пыльных и тесных коридорах, снизу доверху заставленных коробками с делами!
 
Я ощутил этот поток духовной энергии, когда держал в руках оригинал письма Суворова к дочери со словами отеческого напутствия: «Душа моя Наташа! Божие благословение с тобою. Будь благочестива, благонравна и в праздности не будь…»
 
Керамическое панно у метро Бауманская о жизни в Немецкой слободе. На заднем плане -  Лефортовский дворец. Автор панно - Сергей Андрияка. 
 
А вот громадные, корявые буквы письма, написанного рукою Григория Распутина. И чтобы понять распутинщину, надо увидеть именно эти паукообразные буквы. Вообще многое понимаешь в истории, только увидев оригинал, хранит ли он дрожь старческой руки отставного генерала или самоуверенный росчерк министра, находящегося на вершине карьеры.
 
А письма! Чтение их доносит дух времени неизмеримо явственней, чем изучение многих солидных исторических трудов.
 
«…Наши мужчины были в Доброармии и год тому назад отступили неизвестно куда. С тех пор мы не имеем о них сведений. В октябре 19 года, в г. Ростове мы похоронили нашу мамулечку. Тяжело было это перенесть нам всем. Ушла моя мама, и распалась наша семья. Отступление Добровольческой армии застало Наташу в Екатеринодаре, а меня в горах в Кубани. Была я больна, родила в ужасной обстановке сына, который умер тотчас же. Живу в глухой станице, среди гор, далеко от железной дороги. Со мной Павлуша и верная Стефа, которая меня и в нищете не покидает. Все, что мы имели, – мы потеряли. Живем мы всякой работой. Даю уроки, шьем казакам овчинные шубы. Все работаем за продукты. Единственная радость – вести от Наташи и мечты о тепле и о дороге. Все б это было ничего, если б знать, где отец и наши мужья и что с ними…»
 
Сколько человеческого горя и истинно христианского смирения в этих скупых строчках! И что здесь могут прибавить пухлые диссертации на тему о роли солдатских комитетов в установлении Советской власти на Дону?
 
Ураган революций и войн взвихрил и закружил Россию, опалил огненным дыханием ее сады, и посыпались с них цветы и листья. И, как листья с деревьев, пали на землю и осели в недрах архивов письма и воспоминания, сводки и отчеты. В них – судьбы тысяч людей, разные и противоречивые. Они – живая память о славном и трагическом былом. И как ни старались последующие историки исказить и извратить наше прошлое, эти листы уцелели. Они лежат в тиши и пыли архивов, терпеливо дожидаясь своего часа. И я верю, час этот настанет, к ним придет достойный читатель, исследователь, ученый. И, подобно тому как археологи осторожно очищают от земли античные черепки, так и эти люди, свободные от конъюнктуры и страха, с трепетом и благоговением возьмут в руки архивные бумаги. Пока этого, увы, еще нет. Спешат историки опубликовать статьи, защитить диссертации. Служение правде вообще очень невыгодное дело. Здесь нужны подвижники, а не гонцы за степенями и гонорарами.
 
Но Россия терпелива, она подождет. Будем и мы ждать. Да, надо беречь эти желтеющие листы, не поддаваясь окрикам и соблазнам. Жизнь рано или поздно все расставит по своим местам. Воздастся кесарю кесарево, а богу – богово.
 
Керамическое панно у метро Бауманская о жизни в Немецкой слободе. На заднем плане - дом Анны Монс. Автор панно - Сергей Андрияка.
 
И еще. Всякая вещь может быть использована по-разному. У золота, например, назначение двоякое – это и денежный эквивалент, участвующий в финансовых операциях, и металл, из которого можно делать ювелирные украшения. Так вот и архивные документы – не только основа публикаций, книг, научных трудов, они имеют еще и другой, не столь прагматический и явно недооцененный смысл, совсем иной, духовный, аспект. Нужно только видеть, каким блеском загораются глаза у школьников, когда они рассматривают открытки с видами старых городов, фотографии исторических деятелей или автограф Петра I!
 
А уж сознание того, что рядом с ними хранятся уникальные, бесценные автографы Петра I и Екатерины II, Суворова и Кутузова, Дениса Давыдова и Тухачевского, должно воспитывать и возвышать душу, наполнять чувством гордости за столь славную историю. Должно, конечно…
 
Однако, как это часто бывает в нашей жизни, заботы о хлебе насущном заслоняют духовные аспекты, и пока у руководства архива сплошные затруднения. Это нехватка площади, проблема сохранности документов, реставрация дворца или, точнее, того, что от него осталось.
 
Большой интерес представляет и перестройка Лефортовского дворца для размещения в нем 1-го и 2-го Московских кадетских корпусов в 1842 году, в частности договор, заключенный между государством (дворец уже отошел в казну) и подрядчиками. Еще до его подписания инженерное управление назначило торги (конкурс) для всех желающих. На торги поступили в запечатанных конвертах два предложения от поручика Вулча и купца Починина с установлением стоимости работ соответственно в 97 и 96 тысяч рублей. После Вулч сбавил свою цену на 4 тысячи рублей. Тогда Военный совет предложил «дать между Вулчем и Почининым переторжку, начиная с последней суммы 93 тысячи рублей, и за кем из них останется меньшая цена, заключить с тем контракт. <…> Была произведена между ними переторжка, на которой последняя цена 92650 руб. осталась за Почининым».
 
Далее в контракте подробнейшим образом оговариваются все сроки, количество и качество материала (доски из древесины определенных сортов и обязательно просушенные), качество и надежность всех видов работ, а также сумма неустойки, прогрессивно нарастающая с каждым днем опоздания сдачи работ.
 
Так что тени предков могут подстегивать нас и в чисто прагматическом плане – в технике и благоустройстве нашего города.
 
Ну, а в духовном смысле еще сложнее. 
 
Керамическое панно у метро Бауманская о жизни в Немецкой слободе. На заднем плане - Дворцовый (ныне - Лефортовский) мост. Автор панно - Сергей Андрияка. 
 
В первые же годы после революции в распоряжение Главбума на макулатуру были сданы несколько десятков тысяч пудов документов, содержащих «громадное количество в высшей степени важных для науки архивных фондов, как, например, дела по Турецкой войне 1877–1878 гг. и Японской войне 1904–1905 гг., содержащие в себе богатейшие данные для всестороннего освещения этих важных событий в жизни Русского государства прошлого и текущего столетий, послужные списки не только с богатым биографическим материалом, но и многими данными по освещению отдельных эпизодов боевой жизни войск, а равно и другие важные в научном отношении фонды…» (из письма старшего архивиста Лефортовского архива Успенского управляющему архивом от 5 декабря 1919 года).
 
Хранить документы действительно негде. Дефицит площади вынуждает держать значительную часть документов далеко от Москвы...
 
Но вернемся к истории и вспомним, что в XIX веке гроб Лефорта решили перенести на Немецкое кладбище. Причина, побудившая к такому шагу, пока неизвестна.
 
В 1870 году в «Калужских губернских ведомостях» появилось сообщение о склепе, случайно от открытом в старой католической церкви в Лефортове, в Кирочном переулке. В нем обнаружили захоронения Брюса, Гордона, германского посла Рабушинского и других. Предполагали, что и Лефорт погребен тут же, однако надписи с его именем не нашли.
 
Далее след теряется. На Немецком (ныне Введенское) кладбище и следов его могилы не осталось, Имя Лефорта есть только в эпитафии на надгробии его старшего друга Патрика Гордона, перезахороненного здесь в 1877 году.
 
Вечный странник Лефорт и после смерти не нашел успокоения. Петр часто вспоминал своего друга, скорбел о нем. Вдова его остаток дней посвятила служению Богу, жила в постах и молитвах. А сын Лефорта вместе с Петром участвовал в осаде шведской крепости Ниеншанц. В Нотебурге заболел горячкой и умер там 28 апреля 1703 года, незадолго до основания вблизи Ниеншанца новой русской столицы. Душа отца звала его к себе.
 
По вечерам гаснут огни в бывшем Лефортовском дворце, сотрудники спешат по домам. А в храме Петра и Павла, том самом, который когда-то собирался перестраивать Лефорт, да так и не успел (может быть, это и не дает ему покоя), зажигаются свечи. И тогда беспокойный дух вечного странника поднимается над мрачным и запущенным кладбищем, над парком, над дворцом, над застроенным домом Анны Монс, над случайно уцелевшими палатами Щербакова, над эстакадой и новой кольцевой дорогой, которую с таким непостижимым упорством московские родители прорубили через Лефортово. Тени прошлого вообще беспокойны. Они глядят на нас укоризненно с портретов, как бы вопрошая: «Что же вы делаете? Опомнитесь!»
 
Не надо забывать, что мы тоже станем для кого-то предками. И тогда на нас посмотрят уже с оборотной стороны вечности. Поэтому мы должны иметь высокие ориентиры. Имена нашей истории обязывают. 
 
 
Сергей Малинин